Алексей Гравицкий - Мама

– Ты, – сержант выкинул вперед указательный палец. – Возьмешь Блейка и Хиггенса – и к машине. Если там кто живой есть, по возможности взять живым. Но если что не так пойдет, сразу стрелять на поражение. Мне жертвы не нужны. Все ясно?

– Так точно, сэр!

– Выполняйте.

Фрэнк кивнул, махнул рукой двоим десантникам, и все трое, спустившись в сторону от дороги, скрылись за деревьями.

– А мы, сэр? – тихо спросил Джонни.

– А мы ждем, – сухо ответил сержант. – Я и Ричардсон здесь, а ты, сынок, топай к пулемету.

– Смотри, Фрэнки, вон тачка.

Десантники вскинули автоматы. В мгновение ока окружили машину.

– Тут никого нет. – Хиггенс опустил автомат и хлопнул дверцей.

– Ты удивительно догадлив, – зло процедил Фрэнк.

Отсутствие видимого противника злило. Всегда легко воевать лицом к лицу, но воевать с сумасшедшими дикарями, прячущимися в лесу, воевать с кустами и деревьями Канеган не любил. Такой войны он не понимал и побаивался.

– Фрэнки, в лес идти надо, – предложил Блэйк. – На дорогу никто не выходил, значит, по кустам сидят.

– Умный, да? – огрызнулся Френсис. – Вот ты первым и иди.

Блэйк посмотрел на Канегана, тот был зол и серьезен, перевел взгляд на Хиггенса, но поддержки не нашел. Вздохнув тяжело, пошел к кустам. Фрэнк кивнул Хиггенсу и, как только тот двинулся с места, сам направился к деревьям.

«Двери на распашку все четыре были, – запоздало подумалось ему. – Значит, выходит, что их четверо. А нас трое».

Впереди всхлипнуло громко и обиженно, затрещало, шлепнулось. Там был Блэйк! В следующее мгновение вперед дернулся Хиггенс, а еще через долю секунды стрекотнула автоматная очередь, и Хиггенс на его глазах кувырнулся и полетел вперед уже мертвым. Канеган дернулся в сторону. Вскидывая автомат и силясь понять, какие кусты плюются огнем, он уже падал на землю, когда его достала вторая очередь. Боль рванула невыносимо. Дернула грудь, затем еще и еще раз. И следом за болью нахлынула тьма.

Славе повезло. Мужик с автоматом прошел в нескольких шагах от кустов, в которых он засел. Прошел с упертым фанатизмом боящегося, но прущего против страха человека. «Тоже мне солдат», – мысленно усмехнулся Вячеслав. Он тихо поднялся из кустов, быстро обхватил сзади мужика и резко полоснул ножом по горлу.

Мужик, видимо, хотел крикнуть, но последний крик его захлебнулся, и получилось лишь невнятное, по-детски обиженное какое-то всхлипывание. Кровь хлынула, как из пробитого бурдюка. Мужик повалился на землю, ломая кусты. Со стороны дороги послышался треск веток – видимо, там что-то услышали.

Слава присел обратно, и тут же ударила автоматная очередь. Треск веток, удар и снова треск автомата. И тишина.

– Круто ты их, – раздался где-то в стороне голос Анри. – Браво, Жанчик.

Треснула еще одна очередь.

– С ума сошла?! – возмущенно вскрикнул француз.

– Никогда не называй меня «Жанчик»! Ясно? – спокойно вопросила Жанна с другой стороны.

«Тряхнутая баба, – подумалось Славе, – все бабы тряхнутые». Он лежал на земле в кустах, и вставать не хотелось. Со стороны затрещали ветки, сверху возникла физиономия сутенера:

– Эй, беспредельщик, ты жив?

– Жив, – отозвался Слава.

– А чего тогда разлегся? Вставай.

Вячеслав поднялся. Три трупа лежали рядом в паре шагов от него в нелепых позах. Если откинуть мысли о том, что смерть – это страшно само по себе, то в том, как она раскидывается телами, можно найти много забавного.

Француз, по всей видимости, уловил его мысли, потому как заговорил с улыбкой:

– Был у меня один случай. Мы с Бориком тогда на Кавказ подались. Так вот представь себе: деревушка в горах, старые горы и старики как горы. Живут почти вечно. Так померла одна старуха. Уж никто и не помнил, сколько ей лет, но жизнь ее скрючила чуть не пополам. А тут померла. Ну, кое-как ее распрямили, в гроб уложили, но все равно скрюченная. Горбатого даже могила не правит.

Эл вышла из-за деревьев, даже Жанна подошла ближе, слушала с интересом.

– А теперь представьте, – добрался до кульминации француз. – Похоронная процессия, несут гроб, в гробу горбатая скрюченная старуха, за гробом плакальщицы. Донесли гроб до могилы, поставили. Плакальщицы убиваются. И тут одна из них, особо рьяная, прямо в ноги покойнице бултыхается. А старуха-то реально кривая. На ноги надавили, она из гроба и поднялась. Зрелище было, мама дорогая! Словами не описать. Не говоря уже о том, что плакальщицу чуть рядом со старухой класть не пришлось. Еле откачали.