Алексей Гравицкий - Мама

Тот косо, совсем уже по-птичьи повернул голову и воззрился на хозяина одним глазом. Тренькнула струна, затем другая и снова первая.

– Объясни ты мне, Василий Тимурыч, на хрена тебе это понадобилось? Человечество спасать удумал?

Василий покачал головой и снова тренькнул струнами.

– Вот и я об этом. Человечество не спас, жену и детей похоронил. Юля Владимировна, конечно, перестаралась, но для нее ты государственный преступник, а государственные преступники жалости вызывать не должны. Во всяком случае, у государства. А она по праву считает себя государством. Так чего ты кому доказал? Кого спас?

Вася резко ударил по струнам и хрипло запел, вернее замычал под аккорды, выводя какую-то мелодию.

– Хорош дурить, шутник! – рявкнул хозяин. – Думаешь, такой исключительный? Думаешь, без тебя разработку не закончат? Уже дорабатывают. Еще неделя – и в производство запустят. Так что ничего твои выверты не изменят. Ничего. Только хуже сделал. Сам себе хуже сделал, и семье своей.

Вася, не слушая его, затянул:

– Прекрати паясничать, – прорычал хозяин.

Но певец не остановился, продолжил песнопение.

Вася снова замычал, подпевая мелодии, потом оборвал мычание и, резко ударив по струнам, отбросил на диван гитару.

– Понял о чем? Не понял. Эх ты, батька-президент. А ты сейчас чего от меня хочешь? Зачем дверь закрыл? Зачем араба своего выпер? Откровений ждешь?

– Понять хочу, чего ты добивался.

– Спасения души, – с ледяным спокойствием вдруг пожал плечами Вася. – Хоть в чем-то человеком остаться хотел.

– И для этого отправил на тот свет жену и детей?

Лицо Василия Тимуровича исказила судорога.

– Это не я, – проскулил он. – Это ты.

– Нет, это ты. Ты сам. Мог бы всего лишь не капризничать, и они остались бы живы. Так что не надо с себя ответственность снимать.

– Ты не того кандидата для промывки мозгов выбрал, батька-президент. – Вася снова говорил ровным тоном. – Я теперь умный дурак. Мне мозги полоскать поздно. И совесть не станет мучить. Дуракам ведь все едино. Ты…

– Ты мне не тычь! – раздражаясь все больше, прорычал хозяин. – А то…

– Что? Убьешь и меня?

Хозяин набрал в грудь побольше воздуха, словно собираясь заорать, но вместо этого легко выдохнул и тихо, жестко произнес.

– Так ты умереть хочешь? И не надейся. Ты будешь жить долго и мучительно. Пока не увидишь рожденный тобой конец света. Изобретатель хренов. А если повезет и ты его не увидишь, то ты всю жизнь все равно будешь существовать в страхе, что вот-вот оно произойдет и снесет весь мир в тартарары. И виноват в этом будешь ты, потому что это твое изобретение. От которого ты отрекся и тем самым подписал смертный приговор своей жене и детям. И от этого тебе тоже будет тошно, больно и…

Хозяин сглотнул, в горле сделалось сухо. Он закашлялся, но легче не стало. Закончил охрипшим голосом:

– И захочется сдохнуть еще больше, чем сейчас. Только такой возможности у тебя не будет. Что-то ты больше не поешь. Давай, шути, горлань песенки, развлекайся. Паяц! И днем и ночью шут ученый все ходит… Что, не смешно? Шут!

Истеричный смешок вырвался наружу. Такой же хриплый и нервный, как сам голос. Хозяин повернулся спиной к Васе и распахнул дверь.

– В другую комнату его. Все твердые предметы, все, чем можно вспороть вены, все, на чем можно повеситься – долой. И никого, кроме меня, к нему не пускать. Хоть даже это будет Макбаррен с ротой автоматчиков.

Как давно все это было…

Иногда я вспоминаю те времена, тех людей, ту себя… Почему мы были так жестоки? Почему не видели людей друг в друге? Ведь вся история, взращенная на костях, политая кровью и пропитанная желчью, только прикрывалась гуманистическими идеями. А дальше идеи гуманизм не шел. Всегда находилось что-то, или кто-то, что мешало его расцвету. Даже в самом крохотном и идеальном обществе. Почему мы не могли быть людьми? Почему становились скотами?