Алексей Гравицкий - Мама

Помнил, как создали рок-группу под названием «Тараканы». Анри надыбал каких-то старых записей, тиражированных еще при президентской власти, нашел какого-то сутулого мальчика в очках с толстыми стеклами, который эти записи перевел на русский. И они стали петь песенки типа «О, телка» или «Вчерась». Впрочем, как пристрелили их барабанщика, когда они давали выступление перед какими-то седеющими мужиками, видать, пожившими, и не хило, при президентской власти, также осталось в памяти. И как их – его, Анри и третьего паренька – гнали много километров, закидывая камнями и постреливая с воплями «Что вы, суки, с битлами сделали?», тоже помнил. Пареньку не повезло, как и барабанщику. Ему прострелили ногу, а когда упал, били, пока не помер. Да и когда отдал душу высшим сферам, труп продолжали пинать.

А потом… да много еще чего было. Торговали оружием, тачками, дурью. Анри все время находил какие-то беспроигрышные варианты и какое-то время они в самом деле оказывались беспроигрышными, но потом приходилось убегать.

Один из беспроигрышных вариантов закончился плачевно. Борика тюкнули по башке и увезли, бросив в какую-то бетонную коробку. Не комнату, а именно коробку, потому как окон в ней не было: была плотно, без намека на самую узкую щелочку, подогнанная железная дверь и пространство два на два метра. Борик просидел тогда в заточении неделю. Без еды, воды, в четырех стенах, выкрашенных ровным серым цветом. И дверь была того же тона, что создавало впечатление, будто ее нет вовсе. Серость была настолько ровной, что глазу остановиться не на чем. От этой невозможности зацепиться хоть за что-то можно было сойти с ума. А еще больше сворачивались мозги, когда от невозможности ощутить что-то материальное и нежелания смаковать тошнотворные мысли в голове начали возникать слова. Просто слова, вне смысла. Если не задумываться над смыслом, а вслушиваться в звучание, слова выглядят абсолютным идиотизмом. Это Борик осознал тогда на сто процентов. Берешь любое слово и повторяешь его бесконечно много раз подряд, вслушиваясь в звучание. Сперва теряется смысл, потом пропадают возникающие созвучия и ассоциации с этими созвучиями, потом ты растворяешься в этом слове и больше ничего не остается в мире, кроме идиотского набора букв и звуков. Потом, гораздо позднее, теряешь сознание…

Пока он сидел и постигал нехитрые способы схождения с ума, у Анри потребовали немеряный выкуп. Тот мог бросить, но не бросил. Отдал все, что было, нашел где-то недостающее. Выкупил. Те фраера, что держали Борика в бетонной клетке, оказались мужиками честными и не лишенными своего беспредельщицкого благородства. После того как Анри отдал выкуп, их отпустили. Борик доплелся до машины, уселся и, улыбнувшись кисло, отключился.

Анри вывез его подальше от тех, с кем была разборка, затащил в махонький домик в какой-то глуши и выхаживал. А ведь мог и бросить. И Борик оценил каждый поступок приятеля.

Теперь по приказу Григорянца он должен был его грохнуть. Но не мог, это означало бы не только смерть друга, но и его, Борика, собственную смерть. Моральную смерть, при которой умирает честь, достоинство, самоуважение. Пачками дохнут принципы. Однако пойти на открытый конфликт с Григорянцем означало лечь с пулей в башке прямо здесь, чего Борик тоже не шибко жаждал.

Будь, что будет, решил Борик. Отъедем подальше, пусть даже со Змием и его братками, а там поглядим, кто кого. Здесь-то, у большого босса Григорянца под крылышком, все крутые да смелые. А когда отъедем километров на двадцать от его владений, посмотрим, что это за Змий такой со змеенышами. Змии тоже разные бывают: подколодные, зеленые, искусители… А еще бывают воздушные, которые взлетают высоко, только когда ветер в нужном направлении дует.

Свет горел везде, по всему дому. Мамед сидел перед хозяином и слушал, чуть склонив голову набок.

– Его звали Мишей. Михаилом. Я не рассказывал тебе?

– Нет, хозяин.

– Тогда слушай. Это был друг моего детства. Мы с ним учились вместе в школе. Трофимов Мишка. Михаил Владимирович. Он потом работал в одном забавном ведомстве. Забавлялся с людьми, переставлял их, как фигурки шахматные. Однажды он переставил меня.

Хозяин тяжело вздохнул. Свечи на любимом канделябре, что стоял сейчас между ним и Мамедом, затрепетали пламенем. Молчание было тяжелым, но недолгим, упало, словно гантели на пол.

– Он был хорошим мальчишкой, этот Мишка Трофимов. Мы окончили школу, стали поступать в институт, и он пропал. На много лет пропал. А потом появился уже не Мишка, а Михаил Владимирович. Он был своим, но другим. Он не советовался, он делал. Он не спрашивал, он двигал. Двигал меня по клеточкам. Первый ход «e2-e4», а дальше посмотрим, как пойдет. Пошло. Он продвинул меня очень высоко. Он заставил меня задаваться вопросами, которые меня никогда бы не тронули, оставайся я самим собой.