Александр Маслов: Чужая плоть

Я часто вспоминал слова Мартина. Слова, которыми он мне ответил, на вопрос, где он взял мясо в этой снежной пустыне. Голос келаря тревожил меня даже во сне: «Господь мне поможет… И Он помог» – в этом голосе слышалась радость, какой-то молельный восторг, и еще страх… тихий, затаенный и такой глубокий, что казалось, лежит он самом дне бездны, имя которой Преисподняя. Первое время я не смел возвращаться к этому разговору, в свободные от молитвы и работы вечера сидел в своей келье и думал, как же ему помог Господь. Как?! Он помогал Моисею, Исайе… Но ведь Мартин не пророк. И почему тогда мясо – пищу не самую чистую для нас? Я пытался представить нашего Мартина, упавшего ниц среди обледенелых гор, и свет Господа, ставшего золотистой мандорлой [8]над ним. Пытался представить изжигающее моления нашего брата и пронзающие слова Господа. Но я не мог вообразить, как сам Господь дает ему мясо. Если даром Его была птица или какой-нибудь зверь, то почему тогда келарь не приносит их целиком, а берет лишь нарезанными мелко кусками? Может облик существ, которых мы едим, неприятен? Может это крысы или пожирающие падаль вороны? Но разве может такое дать для съеденья людям Бог?! Я не знал, что уже думать. Все больше меня начинали тревожить страхи, с каждым днем тянущие мой рассудок к краю бездны, где преисподняя. Я ни с кем не делился с ними, только разговор первый начал Юлий.

– Еще до того, как податься в Лерин, [9]мы скитались по берегам Роны и промышляли охотой, – начал он. – Мясо было нашей пищей такой же обычной, как потом овсяные лепешки в монастыре. И, знаешь, Мартин, я никогда не ел такого странного мяса. Может, ты нам объяснишь, где ты его берешь?

– Я уже говорил. Говорил много раз – мне его дает Господ! – келарь встал, хмуро глядя из-под темных волос, упавших на лицо.

– Мартин, брат, я вижу, как ты страдаешь. Ты спас нас от смерти. Мы бы уже умерли от голода, но сам ты… Я просто хочу помочь тебе. – Юлий тоже встал, коснулся его плеча, поворачивая к себе. – Позволь мне пойти с тобой завтра. Я буду просить Господа вместе с тобой. Еще жарче, чем ты.

– Нет, Юлий. Ты не можешь такое сделать. Обещай мне, что не последуешь за мной ни завтра, ни в другой раз. Обещай же! – он повернулся резко и посмотрел так строго и просящее, что Юлий тут же и будто не своим голосом произнес: – Обещаю. Обещаю, если ты сам не позовешь меня!

После чего Мартин вышел, а мы втроем сидели молча, почему-то неподвижно долгое время, слушая, как келарь ломает заготовленные для очага сучья.

– Это очень необычное мясо, – упрямо повторил Юлий, поглядывая на пустой котелок. – Чем-то похоже на мясо крыс, только в нем нет костей. Я хочу знать, откуда оно.

– С Мартином происходит что-то. Он раньше не был таким угрюмым. Когда он заходил ко мне, то улыбался, и мне становилось теплее, как от вида образка, – Адриан отодвинулся к стене и обхватил голову руками. – С ним что-то нехорошее. Я чувствую это, братья, как я чувствовал идущую ко мне смерть, так и теперь… С Мартином как-то нехорошо.

– Игнатий, ты должен проследить за ним завтра, – поглядывая на дверь, сказал Юлий.

– Он же просил не делать этого. И мы обещали ему! – возразил я.

– Обещание дал я. Сам не пойму, как он из меня это вытащил… А ты ничем не обязывался. Ты должен узнать, что происходит, ведь все мы слуги праведные Господа нашего, и все мы в ответе друг за друга.

В эту ночь мне снился сон. Христос плыл в реке, в светлых струях сверкающей рыбой. Потом вдруг луг, полный цветов и высокой травы. Снова наш Господ, агнцем обернулся и шел по тропе, длинной до самых облаков. И тут за камнями я увидел Мартина, крадущегося с ножом в левой руке. Он выскочил внезапно и рвал шерсть агнца, клочьями пылающими разбрасывая по траве, и эти клочья превращались в кровавое мясо.

Я, кажется, вскрикнул и проснулся. Приближался рассвет.

Мы отслужили Утреню. Мартин взял нож, оделся в шкуры и ушел, а я стоял возле киота, глядя на икону, на Христа, державшего золотую лиру, и белых птиц над его головой. Меня пробирал озноб, только не от холода – от мыслей навеянных сном, ползущих из ушедшей ночи.

– Ты должен пойти за ним, – неслышно подойдя сзади, напомнил Юлий.

Я не ответил и даже не повернулся к нему.

– Должен, – повторил он. – Адриан так просил. Мы с ним будем молиться за вас двоих.

– Хорошо. Я пойду. Только мне страшно, Юлий. Мне трудно объяснить почему… Знаешь, это как подслушать чужую исповедь. Подслушать и еще пересказать ее пьяно… – я потушил пальцем фитилек лампады, краски на иконе потускнели. И голуби над головой Иисуса теперь казались серыми. – Но я пойду.