Николай Лукин - Судьба открытия

Григорий Иванович принялся отсчитывать год за годом, загибая пальцы. И не хватило пальцев рук.

Мысль о возможности использовать клетчатку для получения крахмала у него возникла из мечты об утраченном лисицынском открытии. Тогда он только-только приехал в Яропольск.

С тех пор прошло ровно полвека.

Половина века!

И вот председатель одного из дальних совнархозов пишет: «Дорогой Григорий Иванович! Просим Вас пожаловать на торжество по закладке завода, которое состоится…»

Считаешь — сам не веришь. Неужели так? Позади полвека напряженных исканий!..

В тот день, когда для Григория Ивановича уже было заказано место на пассажирском реактивном самолете, в семье Шаповаловых произошло значительное событие. Они получили телеграмму из Керчи. У Сережи и его молодой жены родилась дочь. Вера Павловна все не могла прийти в себя:

— Петя, нет, представь: мы с тобой — дед и бабушка!

Сегодняшний рабочий день Петр Васильевич начал с какой-то внутренней улыбкой, с теплой мыслью о внучке.

Сперва он просматривал бумаги. Потом у него был час приема посетителей. Наконец он пошел к Зберовскому. Григорий Иванович оказался не у себя в кабинете, а на другом этаже — в центральных комнатах лаборатории.

Еще вчера закончили готовить катализаторы нового состава. Теперь приступили к испытанию их — к очередному опыту по синтезу. Опыт делается в больших, почти промышленного типа аппаратах; эти аппараты занимают несколько смежных комнат и сообщаются между собой стеклянными трубами.

У общего пульта управления, видимо волнуясь, сидят два аспиранта. Молодой руководитель опыта, ученик Петра Васильевича, защищающий на днях диссертацию на докторскую степень, обходит аппараты. Он просматривает всю систему перед опытом.

Всюду во множестве — циферблаты, стрелки, контрольные лампочки. Вдоль всей линии пощелкивают счетчики радиоактивных, заряженных частиц.

— Убрать радиоактивные изотопы! — тихо говорит руководитель.

Один из аспирантов толкает рычажок у пульта.

— Повысить давление на шесть атмосфер!..

Не вмешиваясь в ход работ, Григорий Иванович и Петр Васильевич стоят сейчас в первой комнате, где от потолка свешивается бункер с дробленым известняком. Здесь же два устройства, действующие электричеством: одно — для разложения известняка, второе — для разложения воды.

Если фотосинтез требовал огромного количества световой энергии, то теперь энергетические затраты в десятки раз меньше. Водород и кислород, полученные от разложения воды, идут по трубам в аппараты синтеза. Там они снова образуют воду, при своем соединении — вместо света — обеспечивая синтез углеводов энергией.

Всем в лаборатории хочется, чтобы скорее можно было отказаться от электрического тока для разложения сырья. Водород и кислород, так же как и углекислый газ, должны прийти сюда прямо из атомного реактора; лаборатория непременно достигнет этого через год-другой. Не зря же здесь атомный реактор и группа талантливых физиков!

Притронувшись к локтю Зберовского, Петр Васильевич в шутку сказал, что все уже, по существу, на месте. Их энергосеть в какой-то части питается током атомных электростанций. В конце концов, значит, синтез все-таки уже идет за счет ядерных сил.

Григорий Иванович, чуть улыбнувшись, ответил легким кивком.

А опыт начинался.

Из соседней комнаты донесся голос:

— Включите воду.

Видно — у пульта управления рука аспиранта поднялась к кнопкам. И тотчас, едва слышные, зашелестели моторы.

— Известняк! — проговорил руководитель.

Транспортер у бункера откликнулся вибрирующим звуком.

— Какие показания?

— Ноль семь, ноль пятнадцать, три, два, пять…

Стоящий в стороне, Петр Васильевич оглянулся. Сколько раз он повторял, что запрещает приходить к нему с делами, когда он наблюдает за опытом! А сейчас в двери — секретарша. Тихо окликнув его, она протягивает небольшую пачку бумаг.

— Ну, что там? — спросил Шаповалов и неохотно взял у нее бумаги.

Первый лист был напечатан на машинке, со штампом какого-то совхоза. На нем надписи: надо думать, эти бумаги долго блуждали, их переадресовывали из института в институт.

Дальше, — вероятно, некогда пострадавшая от плесени, неопрятного вида тетрадка, исписанная от руки по-немецки. Почерк острый, готический, мелкий.

Напоследок — совсем поблекший лист бумаги, где, однако, можно разобрать размашистые, торопливые, местами даже с кляксами, строчки русского текста.