Грим - Частный случай запутанного состояния [СИ]

— Сидим, квасим: Элемент, я, Шифанера с Квакиным — весь гегемон. В «Нептуне» было. И вдруг налетает, словно демон, омон…

Замутненным сознанием я улавливал отдельные словесные обороты, но их значение от меня ускользало, не хотело складываться в осмысленный речевой продукт. Гегемон-омон, настойчиво крутилось в башке, потом и это исчезло. Мне показалось, что я отключился на пару минут, ибо мы как-то мгновенно быстро миновали целый квартал. Возникла уверенность, что именно так сходят с ума. Я запаниковал. Мои поскоки и ёрзанья стали активней, а в особо остром приступе паники я попытался открыть дверцу автомобиля, чтобы вывалиться на ходу. Оказалось, что она заблокирована.

— Эй, ты чего? — обратил, наконец, внимание Витя на мои обстоятельства. — От воли крыша поехала?

Я извлек из горла какой-то звук, схожий с кудахтаньем, и тут же надолго, почти до икоты закашлялся. Витя, не выпуская руля, похлопал меня по спине. Это реально меня успокоило. Во всяком случае, позволило взять себя в руки и не демонстрировать свое состояние на публику.

— Это бывает… — успокоился Витя на мой счет. — Сейчас прибудем. Светка делает шоппинг. Товарищ майор при ней. В доме, кроме тебя да собак, никого нет.

Я вылез из-под стола. Отер пот. Тихо, сказал я себе. Спокойно. Поводов для паники нет. Я выглянул в балконную дверь. Во дворе — пусто.

Страхи мои улеглись. И даже того более: сменились радостным нетерпением. Оба пса, замерев, как изваяния, уставились в створки ворот. Я им посвистел. Они повели ушами.

— С тебя ростом, только брюнет, — бубнил Витя. — Вполне адекватный, хоть и румын. Или цыган — я сам еще толком не определился.

Я поглядывал по сторонам — уже вполне безмятежно. Говорят, такое бывает после эмоциональных срывов. Дорога была мне незнакома. Прошлый и единственный раз — из психушки, в качестве румына — меня в закрытом санитарном фургоне везли.

— Румыны тихими стопами/Цыганы шумною толпой, — декламировал Витя — наверно, Пушкина. О контрабандистах, наверное.

Псы одновременно снялись с мест и завертелись — один слева, а другой справа от ворот, створки которых тут же разъехались. И плавно сомкнулись, когда автомобиль подкатил к крыльцу. Мы вышли. Я с балкона за нами внимательно наблюдал.

Я проследовал вслед за Витей в дом, который — другими глазами — уже видел и знал. Мы поднялись на второй этаж. Витя всё что-то мне говорил-говорил, как будто наговориться не мог, но я не слышал, взволнованный предстоящим событием.

Я прислушивался к тому, как приближались наши шаги. Затаив дыхание, не сводил глаз со входной двери.

Она открылась. Витя пропустил меня вперед, слегка подтолкнув. Я вошел.

Мы замерли, уставившись друг на друга.

Я видел его и в тоже время — его глазами — себя. Я видел Витю за своей спиной и в то же время — пространство за спиной румына. Совершенно непонятно, как это укладывалось в моей голове. В обоих моих головах, если точно.

Так мы стояли неподвижно несколько секунд или минут, покуда оба дыхания не выровнялось в унисон, пока наши сердца не застучали в такт, а мысли не обрели единое направление. Мы воспринимали друг друга в реальном времени, а не ретроспективно, как было еще несколько часов назад.

— Ну же, пожмите друг другу руки, — сказал Витя, любуясь на нас.

Ноги приросли к полу. Суставы сковало. Тело отказывалось повиноваться. Мы не могли с места сойти. Тогда Витя слегка подтолкнул меня — того, что стоял у двери, я сделал шаг, другой шагнул мне навстречу, а руки одновременно взметнулись для рукопожатия, словно движимые одним импульсом.

— Ну что, узнали друг друга?

— Узнали, — дуэтом отозвались мы, изумленно воспринимая двойное тактильное ощущение.

— Да обнимитесь же, черти! Ну же! От всей души! — подсказывал и радовался за нас Витя.

Мы, как это принято в сентиментальных гангстерских боевиках, обнялись. Запах чужого пота, отметил один. Запах лосьона и пота, отметил другой.

И одновременно с этими вынужденными обнимками что-то случилось с нашим совместным сознанием, фейерверк самых разнообразных эмоций и мыслей возник и расцвел — невозможно было отделить одну от другой, тем более осознать, зафиксировать. Словно сумерки расступились, словно всё сразу стало ясно — о чем? Да обо всём, казалось мне в то мгновение. Вот только невозможно было это словесно выразить. Смутный отблеск этого восхитительного ощущения до сих пор присутствует на задворках моего бессознательного и изредка дает о себе знать секундой восторга.