Владимир Михановский: Тобор Первый (авторская версия)

На этом-то своем условном пути к звездолету Тобор и должен сегодня преодолеть разного рода препятствия. Они воспроизводят те, которые встречаются в документальных отчетах космических экспедиций прошлого…

Тускло мерцает огромный экран в напряженной полутьме зала. Трансляцию с дальнего полигона ведут бесстрастные приборы. Там, за десятки километров от уютного сферозала, проходит испытание, которое должно дать оценку многолетнему труду большого коллектива.

Если Государственная комиссия примет Тобор – рукотворное создание, в котором соединились, сплавились воедино качества машины и живого организма, – то камеры синтеза Зеленого городка получит как бы образец, матрицу, по которой можно будет выращивать сотни и тысячи Тоборов – незаменимых помощников человека и на Земле, и в осваиваемых просторах Солнечной системы, и на далеких космических путях.

Есть и еще одни обстоятельство.

Сейчас, когда проходят заключительные испытания Тобора Первого, готовится звездная экспедиция в загадочный район Бета Лиры. Капитану экспедиции зеленогородцы обещали предоставить универсального белкового помощника. Времени для того, чтобы наладить серийное производство белковых, остается в обрез.

Потому-то и думать не хочется никому из сидяших в зале, что испытание может окончиться неудачей.

Нынче, в ходе экзамена, связь с Полигоном, разумеется, строго односторонняя.

Никаких команд, никаких пояснений или добрых советов не мог сейчас получать Тобор от своих создателей и воспитателей. Ведь все средства связи, согласно сценарию испытаний, пришли в негодность.

Спешит, торопится Тобор. Путь его далек и труден, чужая планета не изучена и коварна, и только на собственные силы и смекалку может он рассчитывать.

Гигантский осьминог продвигается резкими прыжками, каждый раз каким-то непостижимым образом увертываясь от метеоритов.

Влево… зачем-то – чуточку назад… вправо… И вдруг, когда впереди раздался особенно сильный взрыв, Тобор замирает на месте.

Идут мгновения, бесстрастно-торопливо перепрыгивает с деления на деление алая точка на табло хронометра, отсчитывая штрафные, – табло здесь же, рядом с экраном. А Тобор неподвижен, словно изваяние.

Ивану Суровцеву чудится, что пауза разрастается снежным комом, который катится с горы.

– Скорее! Скорее! – мысленно кричит, молит, требует он, глядя на мощную фигуру, которая замерла посреди экрана.

То ближе, то дальше вспыхивают фонтаны метеоритных взрывов, Тобор все чего-то выжидает.

– Новую стратегию вырабатывает, – вяло высказал Иван предположение.

– Нашел время!.. – отрезал сидящий рядом Аким Ксенофонтович.

Суровцев промолчал, только потер кулаком слипающиеся от усталости глаза. Вот она когда сказывается, сумасшедшая гонка последних дней и месяцев.

Люди в зале стараются сохранять спокойствие. Они знают, что Тобор лишен каких бы то ни было ограничителей и полностью независим в своих действиях.

Для выполнения задания Тобору даны – определенный отрезок времени, плюс полная самостоятельность. Как распределить и использовать это время – его дело.

Так что сиюминутное поведение Тобора – быть может, пауза, которую он сделал для того, чтобы получше оценить конкретную ситуацию, решить, как лучше действовать дальше.

Только вот штрафных очков набрал он, пожалуй, многовато…

Блюдца-фотоэлементы Тобора настороженно обшаривают кусок метеоритной полосы, который еще предстоит преодолеть.

До кромки обстреливаемого поля расстояние еще изрядное – километра четыре, прикидывает Суровцев.

Не слишком ли все-таки медлит Тобор? И к земле вроде очень уж прижался. Никогда прежде на учебных испытаниях так не распластывался…

Иван до боли прикусил губу, чтобы прогнать вновь нахлынувшую дремоту, и в этот сашй момент Тобор, оттолкнувшись пружинящими щупальцами, прыгнул наискось, в сторону большой, еще дымящейся после метеоритного взрыва воронки.

Нет, это не могло быть случайностью – любое движение Тобора, ученые знали, рассчитано с точностью до миллиметра. До сих пор Тобор избегал взрывов, теперь, казалось, сам искал с ними встречи.

Описав крутую параболу, Тобор свалился в самую середину горячей, с рваными краями воронки.

Сзади послышались одиночные аплодисменты. Звук был настолько необычен для этих стен, что Суровцев обернулся. Хлопал розовощекий альпинист, сидевший на самой верхотуре, в последнем ряду. Увидев, что привлек общее внимание, он смутился и опустил ладони на откидной пюпитр для бумаг. Аким Ксенофонтович, обернувшись мельком, глянул на альпиниста и снова вперил взор в экран, на который смотрел безотрывно с самого утра, изредка нашептывая в диктофон какие-то замечания.