Владимир Савченко - За перевалом. Научно-фантастический роман (С иллюстрациями)

Он летал, как летают только во сне. Впрочем, были и крылья — прозрачные, почти невесомые. И тело слушалось так идеально, что казалось невесомым.

Он летел прямо в закат, подобный туннелю из радуг. На выходе из туннеля — слепяще белая точка Альтаира. Под ним — расплавленное закатом спокойное море с кляксами островков, утыканных по берегам белыми пальцами скал.

— А острова тоже похожи на амеб! — доносится певучий и счастливый женский голос, голос Ксены. Вон она — выше и впереди — парит, купается в огнях заката.

При взгляде на нее теплеет сердце.

— Ага, похожи! — кричит он ей.

Не кричит. И от нее — не доносится. Они переговариваются через ларинги в шлемах. Здесь опасно пьянящий избыток кислорода, без гермошлемов нельзя.

Здесь не так все просто.

Они последний раз кружат над островками, над «живым» морем. Через два часа старт, к своим. С удачей — и с какой!

— Прощай, закатный мир! Сюда мы не вернемся. Тебя нам долго будет не хватать… — поет-импровизирует Ксена. И прерывает себя:- Дан, ты что-то сказал? Он ничего не говорил. Но чувствует щемящий озноб опасности, чье-то незримое присутствие. Амебы? Да, они — бесформенные прозрачные комки в воздухе; они заметны только тем, что преломляют свет: прогибаются закатные радуги, пляшет зубчатая линия островов на горизонте. Они не с добром.

— Ксена, скорей вниз!

Э, да их много: воздух вокруг колышется, искривляются линии и перспектива.

Неспроста они, не любящие яркого света, поднялись из моря. "Да, неспроста, — ответливо воспринимает он их мысли. — Тебе пришел конец, млекопитающее. А ту предательницу мы уже уничтожили. Все наше останется здесь".

…И самое бредовое, самое подлое, что приходящее от них не видишь, не слышишь — вспоминаешь, как то, что достоверно знал, только запамятовал. Или еще хуже: заблуждался, а теперь понял. Озарило. Понял, что ему конец, что ту уничтожили, понял, как решение головоломки, и чуть ли не рад.

Подлецы. Подлецы и подлецы! Приходящему извне психика сопротивляется. А от них — будто выношенное свое.

Но он это знает, уже учен. И не думает сдаваться. "Чепуха, ничего вы мне не сделаете, Высшие Простейшие или как там вас! — мыслями отбивается он от навязанных ему мыслей. — Я знаю, вы не умеете ничего делать в воздухе — только в воде. Здесь вы бессильны". А сам энергичней загребает крыльями, чтобы вырваться из окружения. "О, ты ошибаешься, млекопитающее! (И он уже понял, что ошибается.) Мы не умеем созидать в воздушной среде. Нам это ни к чему. Но разрушать гораздо проще, чем созидать. Это мы сумеем…"

— Разрушать проще, чем созидать, куда проще! — говорит он Нимайеру; у того мрачно освещенное снизу лицо на фоне тьмы. — Один безумец может натворить столько бед, что и миллионы умников не поправят.

Над ними тусклые звезды в пыльном небе. Новые звезды? Нет, те ярче, обильнее. А есть и совсем не такие, немерцающие, сверкают всеми красками в пустоте.

…И мордочка Мими с умильно вытянутыми, просящими губами освещена закатом — не тем, багровым, пустынным. А какой тот? И какие звезды — те?

…И у дикарей, которые настигали его, были морды Мими — только искажены яростью, азартом погони.

— Ксена, вниз! — кричит он, работая крыльями. — Они напали на. нас! Сообщи на спутник связи, на корабль…

И с непонятной беспечностью отзывается в шлеме ее голос:

— Хорошо, Дан! Хорошо, милый! Здесь так славно… "Выше, Дан! Выше, млекопитающее! — издеваются в мозгу бесцветные мысли. — К самым звездам. Вы ведь так стремитесь к звездам. С высоты удобней падать. И не волнуйся за свою сумочку, с ней все будет хорошо".

Мимолетное сознание просчета: не вверх надо было вырываться, повинуясь инстинкту, а вниз, к почве. Но мускулы уже подчинились чужой воле; да не чужой, он убежден теперь — вверх надо!.. Остров стоянки виден малым светлым пятнышком, Ксена, кружащая внизу, — многоцветная бабочка в лучах заката…

Но почему — Дан? Он Берн, Альфред Берн, профессор биологии, действительный член академии, и прочая, и прочая… Почему так душно? Кто водит его руками?

"Вот и все, млекопитающее, — понимает он, как непреложную истину, чужие мысли. — Тебе осталось жить пятнадцать секунд". Руки будто набиты ватой, крылья увлекают, заламывают их назад. Море, острова, радуги заката, фиолетовое небо в белых полосах облаков — все закручивается в ускоряющемся вихре.

— Ксена! Я падаю. Передай всем, что меня… ох! — Страшная боль парализовала челюсть и язык.