Наталья Резанова - Двойная петля

– Заодно у нас есть возможность пронаблюдать ее реакцию.

– Я вижу, вы успокоились. Действуйте, вам предоставляется шанс исправить свою ошибку.

– Действуйте, действуйте. Только не думайте слишком много о Черной Ве… ах, черт, – выругался Барнав, – я хотел сказать – о Веронике Неро. Но лично мне кажется, что дело кончится так же, как всегда – ничем. Хотя я знаю, что вы сейчас скажете – лучше никаких сведений, чем неверные…

Крамер действительно успокоился. Не то, чтоб Шульц его в чем-то убедил. Но предпринятые действия давали возможность занять ум, размягченный чесоткой гипотез.

Дальнейшее было делом часов. Он лично проводил аварийную команду, ушедшую на «жестянке». Узнал, что Вероника Неро вернулась к себе и не выходит. С ней несколько раз переговаривались врачи, и она заверяла, что чувствует себя превосходно. Зато среди низшего персонала Станции отмечалась некоторая нервозность. В коридорах, как правило, пустовавших, торчали свободные от смены сотрудники. Замечалось хождение из одного отсека в другой. Скорее всего, обсуждалась возможность ревизии. Крамер подумал, что следует внести некоторые коррективы в рабочий распорядок Станции. Впрочем, не исключено, что хождения были вызваны хозяйственными распоряжениями Барнава. Такие распоряжения касались профилактического ремонта ангара для флаеров, и именно в этом секторе наблюдалась наибольшая суета. Однако, предположение, что кто-то, воспользовавшись ремонтом, попытается бесконтрольно выбраться наружу, было бы нереальным. – сигнализация здесь работала четко, и все об этом знали. Нет, пожалуй, оснований для беспокойства не было, то есть, их было не больше, чем обычно. К сожалению, все приходилось делать самому, по старинке, кустарно , как сказал бы Барнав – и где он подцепил такое слово, не от Вероники ли? Разумеется, все каналы связи прслушивались. Но закон о запрещении подслушивающих устройств в жилиых помещениях на внеземных объектах обязан был строго соблюдаться, и об этом, к сожалению, тоже все знали. Движение «Мирный Космос» достаточно шумело по этому поводу. А нет – на Станции народ технически грамотный.

Между тем аварийщики задерживались. Крамер связался с операторской и получил ответ: начальник команды Камински по распряжению Барнава, чтобы не загружать ангар, отогнал флаер на Базу, получил свободный вездеход и собирается возвращаться. У них все в порядке… Крамер выругался, раздраженный накладкой и тем, что Барнав не счел нужным поставить его в известность. Он решил вернуться к себе. Что бы там ни было, он не надсмотрщик, а проверяющий. Это разные вещи, хотя кое-кто упорно отказывается в это поверить. Лифтом он не воспользовался, шел пешком, в последний раз обойдя рабочие отсеки.

Как всегда, коридоры были ярко освещены. Потом Крамер услышал топот шагов. Человек пять, не меньше. Однако, выйдя из перехода, он уже никого не застал. Опять кого-то куда-то погнали. Еще чувствовалось колыхание воздуха, поднятое движением.

И тут он увидел на полу, возле самой стены, лист бумаги. Само по себе явление, ничего особенного не представляющее. Но чтоб здесь, на Станции, с ее традициями медицинской чистоты, на полу валялась бумага? Вероятнее всего, кто-то очень торопился и не заметил выпавшего из кармана листа. И Крамер сделал то, что, по его разумению, сделал бы каждый. Он нагнулся и поднял бумагу.

Это была истрепанная и протершаяся на сгибах страница какой-то книги. Крамер еще не прочел ни одного слова, но мгновенно узнал формат, шрифт, расположение строк.

«… ибо ничем она не отличается от прочих людей, так как и по природе своей она живой человек, а не призрак, и нет у нее излюбленных часов или мест, где бы она являлась. Везде и всегда Черная Вероника ходит свободно. Черной же она зовется не за черную масть, напротив, глаза и волосы у нее светлые, лицом же на не темнее большинства людей. Однако она владеет искусством изменять свой облик, хотя чаще всего ее видели в образе девы из простых горожан, в одежде траурной, как тогда, когда произнесла она страшный свой обет. С тех же пор она ничуть не состарилась. Добавляют также, что в каком бы виде она не явилась глазу, одежда ее всегда черная. Это и есть знак ее призвания. Черны ее мысли, черны ее поступки, черна ее одежда. Но не всякому дано о том догадаться, и ходит она среди людей неузнанной. Случается все же, что она сама, не скрываясь, назовет свое имя, и это значит, что дело, ради которого она появилась, близится к концу. Она не творит зла, но его возвещает и ведет за собой. После того, как предначертанное свершится, она исчезает, чтобы неизъяснимым способом объявиться в другом месте. Она одолевает непосильное и открывает скрытое. И, как было уже сказано, находятся и такие, что ищут и зовут ее с нетерпением, несмотря за следующие за ней по пятам несчастья. Ибо горе одних радует воспаленные души других, завет прощения забыт, и в сердцах человеческих неистребима жажда возмездия.»