Андрей Щупов - Дитя Плазмы

Дрожащей рукой Биппо провел по лицу. Он чувствовал обморочную слабость. С ужасом посмотрел в сторону расцветающего лиловым светом горизонта.

Отчего-то он вдруг понял, что этот навалившийся на летное поле ураган и незнакомец, стоящий в двух шагах от него, связаны чем-то общим — необъяснимым и страшным. В голове запрыгали мысли о воскресших покойниках, о вампирах и прочей нечисти — все то, над чем еще пять минут назад он с пренебрежением мог бы посмеяться. Только что они самьм искренним образом пытались усмирить Кида. На них нашло какое-то чудовищное умопомрачение. Как отравившиеся без труда угадывают первопричину своего отравления, так и Биппо с пугающей ясностью осознал, кто был повинен в их кратком помешательстве.

— Взлетайте! — яростно повторил незнакомец, и все трое послушно обернулись к пульту управления. Они опоздали. Струйки дыма, словно щупальца поселившегося в самолетной утробе кальмара, потянулись из всех щелей, свиваясь в едкие, мутные кольца. Штурман надрывно раскашлялся. Где-то внизу отчаянно заскрежетало железо. Огромный авиалайнер накренился еще больше и неожиданно заскользил вправо.

— Смотрите! — Дрожащим пальцем Кид указывал в сторону горизонта. Экипаж развернул головы.

Ровной границы между небом и землей более не существовало. Горизонт вставал на дыбы, летное поле на глазах покрывалось сетью трещин. Двухметровый бетон лопался с треском, слышимым даже сквозь вой турбин. Оглянувшись на чужака, Биппо обратил внимание на его бледность. Черные блестящие глаза исподлобья следили за происходящим. А уже через мгновение Биппо забыл о незнакомце.

Нечто грузное, отдаленно напоминающее необычайной величины тюленя, выползало на летное поле, прямо из распахнувшейся земли. Дымящиеся пласты пород осыпались с колышущейся плоти, живой вулкан, выросший в течение минуты, явственно содрогнулся, раздирая землю надвое чудовищным плугом, темная колеблющаяся масса устремилась в сторону самолета.

— Пассажиры! — выдохнул Кид.

Не сговариваясь, они бросились из кабины…Лишь намного позже, когда все уже закончилось, все трое вспомнили, что незнакомец, по-видимому, их опередил. В кабине в ту минуту его уже не было, а дверь в салон оказалась распахнутой. Не видели они его и среди выскакивающих пассажиров. Да они о нем уже и не думали. Событиям этой ночи предстояло превратить эпизод с чужаком в пустячный фрагмент целого.

— Давай же, Корбут, давай!..

Вот уже больше часа они парили над переполошенным городом, пытаясь отыскать виновника сумятицы. Йенсен всматривался в паутину запруженных людьми улиц, чувствуя, что от напряжения вот-вот потеряет сознание. Уже дважды от головокружительных виражей вертолета у него шла носом кровь. Рядом с ним, с лицом, сморщенным словно начинка грецкого ореха, сидел Корбут. Глаза его были закрыты, пальцы сжаты в кулаки. Из всех сидящих в вертолете он единственный по-настоящему ощущал все, что творилось внизу. Вертолет кружил над самыми крышами, и, часто сверяясь с картой города, пилот методично разворачивал машину, обшаривая шаг за шагом дома и кварталы. Это было глупо, но всякий раз при очередном развороте кто-нибудь из экипажа с надеждой поглядывал на Корбута. Йенсен знал, что вызванные Берковичем рейнджеры прочесывают район с тонометрами. Время миндальничания, как выражался полковник ЦРУ, прошло. Они объявили войну русскому и впрямую занимались спасением города.

Выбравшись из земной глуби, каракатица успела приблизиться к северной окраине Мемфиса, и лишь там ее удалось задержать двумя заготовленными заранее ловушками. Специальные вертолеты сбросили в указанных точках контейнеры с ураном. Еще несколько контейнеров дожидалось своей очереди на крыше одного из небоскребов. Никто не строил особых иллюзий. Подобной малости должно было хватить ненадолго. И потому внизу полным ходом разворачивалась эвакуация населения. Случилось то, чего опасался координатор. Все ухищрения с секретностью полетели к чертям! Но это были заботы будущего, и об этом будущем Йенсен старался не думать. Им необходимо было во что бы то ни стало найти русского, и именно с этой целью они подняли в воздух все имеющиеся вертолеты.

— Последний квадрат, — коротко сообщил пилот. Йенсен взглянул на него с ненавистью. В этих словах было все: и многочисленные жертвы, и разрушения, последствия, о которых писалось разве что в наиболее мрачных из антиутопий.

Проломив зыбкую преграду материального, фантазия, воплощенная в чудовищном исполине, вырвалась наружу, и все разом — научные постулаты, мощь военно-промышленного комплекса, неверие и амбиции человечества, — все вдруг оказалось жалким и нелепым. Пули и бомбы, бактерии и химия — на все это выползшему под солнце исполину было ровным счетом наплевать. Какой-то ничтожный кусочек, по нечаянности оторвавшись от него, нашел в себе силы жить самостоятельно, и, нимало не заботясь о том, что ступать придется по живому, исполин отправился на поиски своего законного…