Владимир Михайлов - Может быть, найдется там десять?

Вирга невольно проглотила слюну, почувствовав вдруг, что вот именно этого ей сейчас и не хватает: промочить горло.

– Да все равно. Что поближе, – ответила она неожиданно для себя самой охрипшим голосом. – На твой вкус.

– Это, друг мой, опасно – подменять свои вкусы чужими, от этого и происходят все беды, – проговорил старик, но не укоризненно, а так, словно между прочим, даже не поучительно, скорее самому себе под нос. – Ладно, попробую угадать за тебя… – Он на миг поднял глаза к невысокому гладкому потолку, из которого торчали лишь заизолированные концы проводов. И тут же усмехнулся: – Ага, вот что тебе сейчас поможет. Секундочку…

И быстро засеменил к двери позади Вирги – не к той, в которую они вошли, а к другой, которую она до сих пор и не замечала – наверное, не владела все-таки своим вниманием. Значит, тут у него не одна комната была обжита, а целые апартаменты; ничего удивительного, чего-чего, а места в этих стенах было хоть завались. И сразу же вернулся с большим подносом в руках, на котором стоял графин («Настоящий хрусталь, – сразу определила Вирга, – в серебряной оправе, не иначе, да еще с корабликом на пробке, словно на храмовом шпиле; это на свалке не найдешь, постой, уж не ворюга ли он? А что, вполне может быть. Держи ухо востро, девушка, не то тебя в лихие дела втянут, потом не выпутаешься. Похоже, так и есть: сообщник у него был, да весь вышел, вот он и решил меня приспособить. Ну уж нет, ничего такого у тебя, дед, не выйдет!»), в графине этом играла пузырьками жидкость, старик вытащил пробку – хорошо, привлекательно запахло. Еще на подносе стояли два бокала и тарелочки с закусками, не очень понятными, числом четыре. Сейчас было самое время решаться: покориться или нет. Если нет, то в следующий миг вскочить и бежать, лучше уж заблудиться в переходах, чем во что-то скверное ввязаться. А если да?

Старик разлил из графина в бокалы. Сел сам на второй стул, поднял свой бокал и сказал:

– В мои времена полагалось произнести тост и потом только выпить. И вот я его произношу: за твое будущее, пусть оно будет хорошим. – Он прикоснулся своим бокалом к ее, прозвенело красиво, хотя и немного печально. «Точно, хрусталь», – подумала Вирга и послушно поднесла бокал к губам, хотя еще за минуту до этого решила, что пить ничего не станет. Выпила. Оказалось вкусно. Старик сказал:

– Вот этим закусить рекомендую. Безвредно, поверь, – и сам взял широкой вилкой, тоже наверняка серебряной, что-то в белом соусе, положил в рот. Вирга рискнула, сделала то же самое. «Похоже, рыба, да не какая-нибудь, а из дорогих и приготовлена как-то непонятно. Ну, старик, я все-таки с тобой разберусь, вызнаю, что у тебя почем и зачем…»

Старик же, прожевав, посоветовал:

– Ты, друг мой, пока ешь, подумай вот о чем: мы за твое будущее выпили, а я и не знаю, каким оно тебе самой представляется. Поэтому и не могу ничего посоветовать, а я ведь способен и неплохой совет дать. Так что, может, поделишься со мной заботами – тебе станет легче, а я сделаюсь чуть умнее…

– Ну вот еще! – было ее ответом – непроизвольным, рефлекторным. – Стану я жаловаться, как же!

Старик глянул на нее так, что она смутилась: наверное, и в самом деле то был не самый лучший ответ, и уж подавно – не самый вежливый. Вирга покачала головой:

– Прости, я еще немного не в себе. Понимаешь…

И принялась рассказывать обо всем, что случилось с нею и вокруг нее за последние дни, рассказывать неожиданно откровенно, с подробностями. Судя по его вниманию, старик слушал с интересом, иногда поднимал брови, удивляясь, причмокивал губами, щелкал языком, выражая сочувствие. Когда Вирга закончила наконец, сказал не сразу:

– Да, досталось тебе. Но могу утешить только одним: это все по сравнению с тем, что нас всех ожидает, – так, мелочи жизни, не более. Готовиться надо к вещам куда более суровым.

– Ты о чем это? О конце света?

– Свет-то не кончится, – ответил он задумчиво, – а вот мы – наверняка. И винить некого: сами к этому пришли, никто не заставлял. Была нам дана полная свобода выбора. Куда и как вырастать. И мы выросли не вверх, а вбок, в сторону, и как раз не в ту. И вот пришла пора отчитываться. А нам – нечем.

– Не понимаю. Что-то уж слишком мудрено.

– Это только так кажется. На самом деле все просто. Когда вместо того, чтобы находить силы в себе, стали искать их вокруг себя, мастерить протезы, чтобы облегчить свою физическую жизнь, люди и не предполагали, что тем самым запускают программу, которая будет реализоваться по своим законам и отменить которую они будут не в состоянии. И еще хуже, опаснее стало, когда ушло понимание того, что человеку в самом деле нужно, и возникло другое понятие: нужным стало считаться лишнее и вредное, самими людьми придуманное. И все покатилось к концу, за которым уже не будет нового начала. Поняла? Если ты стоишь, скажем, на краю склона, каменной осыпи, то в твоих возможностях – идти на спуск или поискать другой путь, подлиннее, может быть, но понадежнее. Все в твоей власти – пока не сделан выбор. Но вот ты решила идти короткой дорогой – и сделала шаг вперед, ступила на осыпь. И с этого мгновения ты больше не хозяйка, потому что начинает работать другая программа – развития осыпи. И тебя несет вниз, все ускоряясь. Поначалу это тебе даже нравится: быстро, лихо, самой даже ноги передвигать не нужно, скользи себе… И слишком поздно, да и то далеко не всякий понимает, что ждет там, впереди, обрыв в бездну – или, может быть, наоборот, стена, и тебя шарахнет об нее так, что костей не соберешь, а камни сверху насыплют такую гору, что и следов твоих не найти будет. И не спастись никак, потому что подключились такие силы, по сравнению с которыми все твои штучки – ничто, меньше, чем пустое место, хотя тебе-то уже казалось, что ты стала хозяйкой положения.