Филип Дик - Бегущий по лезвию бритвы (Мечтают ли андроиды об электроовцах?)

И тут он вспомнил, что пора отправляться на работу. Несколько шагов – и он потянул на себя ручку, открывая дверь, которая вела в неосвещенный холл, и… мгновенно отшатнулся, натолкнувшись взглядом на пустоту здания вне его собственной квартиры. Пустота лежала, прячась и поджидая его, где-то там, снаружи; ее мощь, которую он чувствовал, навязчиво потекла внутрь его квартиры. «О Боже!» – думал он, захлопывая дверь. Нет, он еще не готов преодолеть клацающие ступени лестницы, ведущей вверх, на пустую крышу, где у него нет своего животного. Эхо его шагов – эхо пустоты – понеслось вверх, хотя он продолжал стоять на месте. «Самое время взяться за рукоятки», – подсказывал он себе; потом пересек жилую комнату и замер у черного ящика эмпатоскопа.

Как только он включил его, он тут же почувствовал запах озона, поднимающийся от энергоблока; нетерпеливо и судорожно вздохнув, Изидор сразу же ощутил радостный прилив бодрости. Катодно-лучевая трубка бледно засветилась, как копия, как слабая имитация ТВ; постепенно сформировался коллаж, составленный из случайных наслоений красок, цветных полос и предметов с размытыми очертаниями; картинка не изменится до тех пор, пока он не уберет пальцы с ручек включения… Поэтому, еще раз глубоко вздохнув, чтобы окончательно успокоиться, он крепко взялся за рукоятки.

Зрительный образ тут же обрел очертания; Джону Изидору открылся хорошо знакомый ландшафт: древний серо-коричневый бесплодный склон – пучки высохших стеблей торчали как ребра скелета – медленно уходил вдаль и растворялся в тумане неба, не тронутого лучами солнца. Одна-единственная фигура, лишь отчасти походившая на человека, с трудом брела вверх по склону – преклонного возраста мужчина, почти старик, в бесформенной выцветшей накидке, которую скроили из куска жуткой серой пустоты неба. Этот человек – Уилбер Мерсер [3]– едва переставлял ноги; Джон Изидор, наблюдая за ним, избавлялся от давления комнаты: полуразвалившиеся стены и обветшалая мебель отступали прочь, уходили, как уходит с отливом вода; вскоре он даже перестал их замечать. Одновременно, как и всегда прежде, возникло ощущение, что он проникает внутрь изображения, входит в коричнево-серый монотонный ландшафт холма и неба. Он сбросил с себя путы стороннего наблюдателя, теперь он поднимался вверх вместе со старичком, и ноги – его ноги – волочились вверх по каменистому склону; он тяжело дышал, вспоминая старую боль от неровных шагов и наполняя легкие едким туманом неба – неземного неба над невероятно чужим, далеким склоном, который с помощью эмпатоскопа воспринимался материально.

Он перешел границу реального и окунулся в этот мир стандартным, но приводившим человека в замешательство способом; физическое слияние – ментальная и духовная тождественность – с Уилбером Мерсером вновь осуществилось. И у Джона Изидора, и у всех остальных, кто одновременно с ним сжимал рукоятки, будь то на Земле или на одной из колониальных планет.

Он чувствовал их всех, впитывая невнятные обрывки мыслей, звучащих в его собственном мозгу, – навязчивый шорох существования каждого. И их, и его беспокоила общая мысль; сплавленная психика ориентировала внимание на холм, на подъем, на необходимость взбираться все выше и выше. Шаг за шагом цель приближалась, но так медленно, что подъем осуществлялся почти незаметно. Но все же осуществлялся. Надо подняться еще выше, подгонял себя Джон; камни выскальзывали из-под ног и катились вниз. Сегодня подняться выше, чем вчера, а завтра… Он, как часть Уилбера Мерсера, вскинул вместе со всеми голову, пытаясь обозреть склон. Невозможно разглядеть вершину. Но она где-то там. Не слишком далеко. Настанет день, и вершина покажется на фоне серого неба.

Осколок скалы, брошенный в Мерсера, попал в руку. Он почувствовал боль, повернул голову и стоял теперь вполоборота: вот почему следующий осколок пролетел мимо. Врезавшись в каменистую поверхность, издал скрежещащий звук и заставил содрогнуться. «Кто?» – удивленно подумал он и внимательно всмотрелся в туман пройденного пути, пытаясь разглядеть обидчика.

Напомнившие о себе давнишние соперники находились за пределами видимости; Уилбер различал только их контуры: они – или оно – следуют по пятам за Мерсером весь мучительно долгий путь к вершине холма и отступят лишь тогда, когда он достигнет Цели…

Он вспомнил вершину, когда подъем неожиданно сменился ровной поверхностью, но затем Мерсер достиг нового склона, и начался следующий этап восхождения. Сколько раз он уже добирался до вершины? Несколько раз, но вершины слились в памяти воедино, как слились будущее и прошлое; и то, что он уже испытал, и то, что ему еще предстоит испытать, – все переплелось так сильно, что в памяти не осталось ничего, кроме момента покоя и отдыха, во время которого он потрогал царапину на руке, оставленную брошенным осколком.