– Ты уезжай, если хочешь. Я остаюсь.
– Ну и оставайся, – с безразличием сказала она. – Мы уедем. Черри и я. А ты делай, что тебе заблагорассудится.
– Черри… – Уоринг снял с губы крошку табака. – Опять шантаж. Только на этот раз он не сработает. Черри с тобой не поедет.
– Ты что думаешь, она останется с тобой?
– Да. Но не из-за меня, а из-за Мэта.
– Ерунда.
– Правда? – Уоринг улыбнулся. – Попробуй проверь.
– Это несерьезно, – сказала она, но в ее словах появилась неуверенность. – У нее не может быть никаких видов на такого мужчину.
– Почему ты так думаешь? Ты бы, наверное, лучше знала свою дочь, если бы хоть иногда реально смотрела на мир, а не витала в облаках.
– Пьющий пуританин. Если бы он знал все о ней – даже самую малость, – он бы бежал от нее без оглядки. Наверное, не остановился бы до самого Дублина.
В ее голосе опять появилась неуверенность. Уоринг посмотрел на нее с горькой ненавистью.
– Боже мой! – воскликнул он. – Я готов поверить, что ты это сделаешь.
– Сделаю что?
– Наговоришь ему гадостей. Ты предашь ее, как предала меня. Проклятая бесчувственная сука.
– Свинья!
Хелен была в ярости. Они не могли отвести взгляд друг от друга, во взгляде каждого читались ненависть и презрение. Вдруг случилось невероятное. На какое-то мгновение у него закружилась голова, и он больше не смотрел на нее, или, точнее – он смотрел не только на нее. Его дух, освободившийся от телесной оболочки, оказался на свободе стал наблюдать происходящее Откуда-то сверху. Застывший, неизменяющийся и неизменяемый образ. Пока он наблюдал, фигуры внизу нарушили молчание. Его собственный голос, а затем и ее разразились потоком брани. Он не мог не слушать и не мог не смотреть. Не было глаз, чтобы закрыть их, не было ушей, чтобы заткнуть. Два существа, одним из которых, как он с ужасом осознавал, был он сам, продолжали оскорблять друг друга. Он отчаянно пытался усилием воли вернуться в телесную оболочку, но у него ничего не получалось.
И Уоринг почувствовал что-то еще, усилившее его ужас. Это ощущение он испытал впервые: чье-то присутствие рядом, другого зрителя, попавшего, как и он, в ловушку. Это была Хелен. Он попытался позвать ее, но безуспешно. Внизу продолжалось кукольное представление. Голоса перешли на крик.
Какое-то время Стефан не мог заснуть. Он лежал и смотрел в окно на три звезды – одну яркую и две блеклые. Только спустя некоторое время он понял, что дыхание Ханни стало прерывистым, – она тоже проснулась. Он тихо позвал ее, и она ответила.
– Ты не можешь заснуть? – спросил он.
– Я не чувствую себя усталой. – Она с минуту помолчала. – Не беспокойся. Со мной все в порядке.
Он зажег свет и взглянул нее. Она лежала на боку, повернувшись к нему, но часть лица была скрыта подушкой. Правый глаз Ханни смотрел на него из-под копны черных волос. Они лежали совсем рядом, и ему захотелось дотянуться до нее, дотронуться, обнять, успокоить и успокоиться самому. Но он не смог это сделать – между ними лежало прошлое.
– Послушаем музыку? – предложил он.
– Если хочешь.
– Ну раз мы оба не спим. – Он протянул руку к «Грюндигу» и включил его. Конечно, в такое время никакие ирландские станции не работают.
Почти сразу он поймал Францию с бюллетенем последних новостей – что-то о ценах на сельскохозяйственную продукцию, – а затем станцию, передающую Баха – сонату для скрипки и виолончели. Он вспомнил случай из прошлого. Как будто бы прочла его мысли, Ханни сказала:
– Как ты думаешь, они все еще играют вместе? Я думаю, нет. Возможно, они уже умерли.
Это был их первый отпуск, проведенный вместе после того, как они поженились. Он накопил денег, чтобы съездить в Швейцарию. Они остановились еn pension в кантоне фрейбург на берегу реки, протекавшей посреди широкой долины, где природа, казалось, олицетворяла собой швейцарское благополучие. Там росла густая трава, листва была сочной, все казалось ухоженным и сделанным с любовью. Светило яркое солнце, а они прогуливались по долине – всегда вместе – и поднимались на заросшие лесом возвышенности, чтобы лучше увидеть Альпы. А вечером их ждал пир, который в послевоенной Германии даже представить, было невозможно – обильная и очень вкусная еда. Затем кофе, хороший крепкий кофе со сливками. Они пили его на веранде, слушая музыку и любуясь темнеющей долиной. Дюфур, владелец пансиона, играл на виолончели, а его жена, Трудли, на скрипке. Им обоим было около шестидесяти. Ханни, наверное, права – скорее всего, они уже умерли. В любом случае даже если и живы, то слишком стары, чтобы играть на музыкальных инструментах.
Читать дальше