Борис Лапин: День тринадцатый

За спиной заурчали бульдозеры, и Юлька сбежала к воде умыться. Звонко прыгающие по камушкам ласковые струйки оказались ледяными.

Ребята оттягали к опушке леса три вагончика бригады и сгрудили их на симпатичной полянке, соорудили кострище, стол, брезентовый навес для поварихи, наготовили дров и натаскали воды. Пока допревала каша, Усатик бренчал на гитаре, развлекая «наших милых дам». Федя и Арканя за полчаса, кинув на паута, ухитрились изловить «для наших милых дам» полтора десятка серебристых рыбешек неизвестной породы, по определению самих рыбаков, «взрослых малявой». А перед ужином заявился Валька Сыч — верен же себе человек! — с неохватным ворохом огненных жарков. Юльке новый табор понравился: наконец-то она стала полноправной хозяйкой в отряде.

После ужина Илья притормозил гитару, достал блокнот и ознакомил бригаду с календарем строительства. Вечером третьего дня каждое звено предъявляет к сдаче береговую опору, шестого дня — русловую, восьмого — прогоны, десятого — настил. Одиннадцатый день — подходы, перила и недоделки. Двенадцатый — баня, бритье, стирка, он же резерв главного командования. Тринадцатый, то есть первое августа — встреча автопоезда, подписание акта, торжественный митинг и товарищеский банкет.

Звеньевые — Сычев и Пирожков — высказались в том смысле, что график реальный, но прохладцы не потерпит (Юлька вела протокол). Кроме того, Пирожков высказался в том смысле, что крутой левый берег куда как потруднее правого, кому он достанется, тот попадет в явно проигрышное положение — какое уж тут соревнование! Бригадир дал разъяснение: кидайте жребий, кому достанется левый, в то звено переходит он сам в качестве Ваньки на подхвате. Звеньевые единодушно согласились. Арканя по традиции высказался в том смысле, что работа предстоит ответственная и физически изнурительная, требующая соответствующего питания, что, в свою очередь, потребует от уважаемой поварихи известного мужества и напряжения всех сил. В ответном слове повариха заверила, что сделает все от нее зависящее, исходя из имеющегося наличия и реальных возможностей.

На этом официальная часть закончилась, и до двенадцати бригада горланила у костра старинные романсы «по заявкам наших милых дам», но Юлька не слушала, незаметно ускользнула в свой вагончик и тут же провалилась в сон, потому что к шести тридцати должна была обеспечить мостостроителей горячей, вкусной, сытной и калорийной пищей.

И застучали на берегу топоры — вразнобой, вперестук, наперегонки. А им подпевали, захлебываясь, пилы, поддакивали скороговоркой бульдозеры, подвизгивала лебедка. Кувалда стучала глухо, если по дереву, звонко, если по металлу. Дрель жужжала рассерженным шмелем. «И-о-али!» — доносило протяжный вскрик. Это Пирожков командовал: «Еще взяли!» Сыч не командовал, не умел, Илья тем более отродясь голоса не повышал.

Без десяти двенадцать строительная разноголосица обрывалась, и, Юлька накрывала на стол. Парни являлись уже умытые, взбудораженные, до крайнего допустимого предела голодные — и без лишних слов наваливались на еду. А Юлька стояла за их спинами, дородная, чинная, хлебосольная, и, сложа руки на груди, ревностно следила, как они едят, нравится ли, все ли в порядке, чтобы, упаси бог, не прозевать с добавкой, подкинуть хлеба, подлить чаю. Но все покуда шло благополучно, и на аппетит никто не жаловался, кроме Вальки Сыча, а Валька не в счет. Да по такой работке на свежем воздухе и черствый хлеб сойдет за домашние пельмени.

Однако Юлька, стряпуха уже со стажем, на один аппетит научилась не полагаться, не доводить до того рокового момента, когда все та же каша, которая и вчера, и позавчера, и десять дней назад была «пальчики оближешь», — и вдруг вместе с миской летит в изумленную физиономию поварихи. И она вдобавок к тому скромному запасу, который всегда имела сверх официальной накладной, облазила и обшарила округу в поисках дикорастущего подспорья к меню — вспомнила детство, когда каждое лето гостила у деда и бегала с деревенскими ребятишками в лес, принося вечером беремя черемши и дикого луку. Вот, и здесь в тенистой излучине реки нарвала она охапку духовитой сочной черемши — сколько могла унести, явно сверх реальных нужд. Думала еще борщевика прихватить и знала, что съедобным, что хорош в супе, да побоялась — то ли у него листья идут в ход, то ли молодые стебли, то ли корни. И на страх и риск вместо обычного супчика «макароны с тушенкой» сымпровизировала неведомый кулинарной науке «зеленый таежный борщ».