Олег Серёгин - Книга Арджуны

— Правда?

— Разумеется, правда! – уверил Кришна, чтобы тут же сознаться: – Правда, я это только что придумал... как и ты.

Арджуна прищелкнул языком в восхищении.

— А я достаточно велик духом? – поинтересовался он, улыбаясь.

Кришна, склонив голову набок, устремил оценивающий взгляд на могучее оружие, достойное Трехглазого Шивы, и провел языком по губам.

— Я думаю... – аватар выдержал великолепную паузу, прежде чем поднять невинные глаза и кратко завершить, – нет.

Он невольно вскрикнул, жестоко придавленный к устилавшим ложе шкурам, но тотчас же обвился вокруг Серебряного лианой и наградил за неделикатность довольно болезненным укусом в губы. Мгновением позже флейтист черной змеей выскользнул из объятий, залился смехом и вслух припомнил что-то о доблестных воинах, путающихся поутру в рукавах.

Арджуна без лишних слов швырнул его на подушки и навалился сверху.

Лакомое тело выгнулось под ним умело и послушно; опалило учащенное дыхание, медовый цветок рта отдарил лаской, пальцы впутались в волосы... Жесткие, иссеченные тетивой руки лучника прошлись по нежной коже, и Кришна возмущенно застонал. Серебряный готов был ворваться в содрогающееся под ним тело, как во вражеский строй, так что Баламуту все же пришлось взмолиться о милости – и о кокосовом масле.

Наконец-то ощутив над ним власть – пусть временную, зыбкую, притворную, – Серебряный стал осторожнее тайного убийцы-сатри, терпеливей океана и ласковей весеннего солнца.

Баламут вполне оценил это, расписав его до крови.

Сутры Цветочного Лучника учили оставлять на теле возлюбленного следы пылкой страсти, но Кришна царапался, как разъяренный леопард, в особенности когда был господином. “Хорошо, – посмеиваясь, говорил Серебряный, – я – воин. Как тебя жены терпят?”

Флейтист только хохотал в ответ.

Кришна ровно дышал, свернувшись по-кошачьи, и, казалось, спал.

Серебряный бережно отвел его обнимающую руку и выскользнул из постели. Флейтист перекатился на место, согретое его телом, вдохнул запах чужих притираний и медово замурлыкал.

Арджуна улыбнулся, не оглядываясь.

Сквозь ресницы аватар любовался Серебряным, который крадучись ходил по комнате. Валуны мускулов, тетивы жил, гранитные выступы позвонков, локтей и ключиц, – даже спящий, Арджуна излучает угрозу. Вот он ступает бесшумно, перетекая из шага в шаг: повадка горного барса. Он необычайно гибкий, при всей своей мощи, этот великий воин, его движения скупы и выверенны; и во время ласк он так же силен, осторожен и точен...

О, искусный в убийствах!

Как приятен взору грозный вид ручного хищника...

В полусне не уследив за стремительным движением, Кришна вздрогнул и заморгал: Серебряный опустился на колено подле низкого ложа и поцеловал его в лоб, туда, где рисуется тилак, значок варны. Аватар выгнулся и подставил губы.

“Он арий, он воин, он царь, попирающий головы врагов, гордыне его тесны земля и небо; вот он у твоих ног”.

“ Рага дипак, Песнь Воспламеняющая, играется ввечеру, когда зажжены факелы: пламя страстного желания в ней... Рагу дипак исполнишь на пяти чувствах моих, как на вине пятиструнной; ее, которой испепелить способен умелый игрец. Пусть соединит нас взаимная склонность, как тетива соединяет концы лука. Ласка твоя слаще меда, и вина, и молока матери; я закую тебя в цепи любви своей, и ты не сможешь покинуть меня... ”

— Слышь, кум! Чего люди говорят-то?

— Брешут люди...

— С чего ты взял?

— А они всегда брешут...

— Да что ты к нему привязался, ему к огню привыкать пора. Садись к нам, нальем!

— Вот это по-нашему, по-арийски!

— Ну, слава Шиве!.. Ты рассказывай давай, чего слышал.

— Эти-то, из Индровой Твердыни, которые Бледнычи, – Господина рожают!

— Чего? Кто рожает? Кого рожают?

— Объявили совершение жертвы от имени Стойкого-в-Битве...

— А ты почем знаешь?

— Мужа сестры моей двоюродный племянник во дворце плетельщиком гирлянд служит. Он от главного евнуха слыхал, а тому главный повар рассказывал. Раджу-Бойца Пандавы на новоселье зазывали, так он сам не свой вернулся. Похмельный, злой, – глядеть страшно. Холуям разнос устроил, на плети не поскупился, а сам к дружку своему ушастому рванул, сутиному сыну.

— Зачем?

— Похмеляться, вестимо. Откуда мне знать, зачем?

— А чего стряслось-то, не слыхал твой повар?

— Плетельщик, а не повар, зенки твои залитые! Позвали, значит, Дурьодхану в гости, идет он по дворцу, да вдруг как хрясь лбом обо что-то! Глядь, а это двери хрустальные. А хозяева, братья любимые, кругом стоят и потешаются. Раджа зубами скрипнул, идет дальше. Смотрит – снова проем в стене, а внутри ничего! Ну, думает, второй-то раз уж не оплошаю. Протянул руку, не удержался, да и плюх на пол: вишь, никаких дверей и вовсе не было. Бледнычи рады-радехоньки, и больше всех Волчебрюхий... Короче, набил Боец шишек.