Владимир Михайлов - Дверь с той стороны

– Десять в двадцать первой! – крикнул он, хотя никого другого здесь не было. – Это невозможно! Надежды нет!

Он разжал кулаки, провел ладонью по лбу.

– Ты спятишь, – сказал он сам себе. И тут же ответил: – А что делать? В двадцать первой степени! Но ведь иного пути нет?

Махнул рукой. Постоял, покачиваясь на каблуках. Сказал:

– Да, тут впору свихнуться.

Через несколько секунд он стучал в дверь Зои. Она подняла на него грустные глаза, казавшиеся особенно большими на ее похудевшем лице.

– Нужна ваша помощь, – сказал он. – Иначе я заболею окончательно.

Зоя чуть заметно усмехнулась.

– Новый способ атаки? Не надо, я больше этого не стою.

Он сначала даже не понял. Потом покраснел.

– Вы сейчас куда красивее, чем тогда, – сказал он убежденно. – И не только. Вы просто лучше.

Она медленно покачала головой.

– Так чего же вы хотите?

– Вы разбираетесь в навязчивых идеях? Слушайте внимательно, сейчас я изложу вам одну. Если окажется, что я просто сошел с ума, то постарайтесь, ради всего светлого, изолировать меня сразу же. Договорились?

– Бедный мой! – сказала она. – Я ведь ничего не понимаю в ваших идеях!

– Это и хорошо. Если вы, неспециалист, не поймете, значит, идея никуда не годится. Готовы? Слушайте…

Капитан вошел в инженерский пост. Рудик сидел там и пил какую-то бурду, морщась и вздыхая.

– Не спится, капитан?

– Пойдем, сделаем обход. А то мы распустились в последнее время.

– Понимаю, – сочувственно сказал Рудик. Был не час обхода, но если некуда деться… – Осмотрим, кстати, тамбур. Сашка докладывал, что разнес автомат вдребезги. Была такая ситуация…

Они спустились и осмотрели автомат. Собственно, смотреть было не на что.

– Ремонту не подлежит, – сказал инженер уверенно. – Да нам все равно выходить не придется. Так что переживем.

– Ну? – усмехнулся Устюг. – А вдруг кому-нибудь захочется прогуляться на лоне природы?

Рудик серьезно ответил:

– Открыть мы еще могли бы – в случае крайней необходимости: просто вырезать. Но тогда внутренняя пластина осталась бы заблокированной навсегда.

Капитан медленно провел ладонью по гладкому металлу.

– Хорошо, – сказал он, – что нам не придется открывать.

– Я поняла, – сказала Зоя. Теперь она сидела, забравшись на диван с ногами. – Но разве обязательно сразу – такую громадину? А если начать с небольшого?

– Я думал об этом. Пусть не Земля; пусть придется остановиться на радиусе хотя бы в пятьдесят километров – даже и тогда, при использовании синтезатора на полную мощность, при ограничении всех других потребностей, – при всем этом счет пойдет на тысячи лет.

Он умолк, подпер голову руками. Зоя вздохнула.

– Да. Это очень долго… – жалобно сказала она.

Физик кивнул.

– Ничего другого я не вижу, – пробормотал он. – И ни о чем другом не могу думать. Просто лопается голова… – Он протянул руку и коснулся ее пальцев – почувствовал, как они дрогнули. – Зоя… Я не хочу уходить отсюда. От вас. На этот раз… Поймите же!

Она молчала, и он испугался.

– Надо ли говорить вслух, как я люблю вас?

Зоя долго смотрела на него, и ему почудилось, что в ее глазах он видит слезы.

– Конечно, надо, – тихо сказала она. – Говорите об этом и заставьте меня поверить. Я хочу верить…

– Тогда я выключу плафон, – сказал он. – Вы ведь светитесь собственным светом.

– Вам предстоит разочарование.

– Нет. Просто свет этот вижу один я.

В этом Зоя не была уверена, но вслух не произнесла ничего; да и зачем? Любовь не доказывают и не опровергают, в нее верят или не верят – и все.

– А физик, кажется, что-то придумал, – сказал капитан Рудику, когда они, завершив свой внеурочный обход, шли пассажирской палубой. – Мысли-то у него бывают дельные. Я буду спать спокойнее, если услышу, что у него на уме.

Он постучал в дверь каюты. Ему не ответили.

– Спит, – сказал Рудик.

– Придется завтра, – сказал капитан. – Он стукнул еще раз и нажал. Дверь отворилась. Каюта была пуста. – А, его нет, – сказал капитан. – Пойдем.

– Где же он может быть сейчас?

– Ну, корабль велик, – проговорил капитан, но тон его голоса не соответствовал смыслу слов. Капитан ускорил шаги, словно салон пассажирской палубы вдруг стал ему в тягость.

Проснувшись, физик почувствовал себя счастливым. Он любил женщину, и она была рядом. А что еще нужно для жизни?

Проклятая страсть к обобщениям и на этот раз подвела его: он стал думать, что нужно и что не нужно для жизни, и сумасшедшая идея снова ударила ему в голову, и он ощутил горечь во рту.