Сирил Корнблад - Неувязка со временем

Путь в науку всегда был труден: об отсутствии царского пути в нее знали, если верить преданию, еще древние греки. Со временем трудности лишь растут. Увеличивается, причем очень быстро (экспоненциально), объем знаний, которыми нужно уверенно и активно овладеть для того, чтобы вести самостоятельное научное исследование. Возрастает степень абстрактности научных понятий: дышать в разреженной атмосфере современных научных построений ничуть не легче, чем на вершине Джомолунгмы. Усложняется экспериментальная техника. Все более труднодоступными становятся объекты научного исследования. И все же, при всех колебаниях конъюнктурного характера, число тех, кто жаждет посвятить себя науке, никогда не падает до нуля.

Не будем пытаться объять необъятное и в коротком предисловии давать исчерпывающий ответ на далеко не простой вопрос о причинах притягательности науки для юных умов и тренированного мозга профессионального ученого (тривиальное объяснение, состоящее в том, что юные адепты не представляют себе реально истинного масштаба ожидающих их трудностей, а зрелые мужи науки зашли слишком далеко, чтобы прерывать свои многотрудные штудии, мы отвергаем как глубоко неверное). Обратим лишь внимание на одну ипостась науки: ее фантастичность, несмотря на неукоснительное следование непреложным фактам. Потребность одного из величайших чудес мира — человеческого мозга, познающего не только окружающую Вселенную, но и самого себя, — в игре, в полете воображения находит в науке, пожалуй, наиболее полное выражение и удовлетворение, доставляя причастным к ней истинно эстетическое наслаждение.

Дело в том, что современная наука с присущей ей глубокой дифференциацией и жесткой специализацией едина и фантастична. Кто из писателей-фантастов не позавидует ученым, восстанавливающим законы праязыка, объясняющим специализацию тканей развивающегося зародыша, работающим над Теорией Великого Объединения, открывающим вещества с неслыханной ранее («запрещенной») симметрией, постигающим то общее, что прячется за хаотическим нагромождением привходящего?

Трудность пути в современную науку рождает мифы о чудесных способах постижения ее тайн сверходаренными вундеркиндами. Такое действительно бывает (вспомним хотя бы замечательного индийского математика Сринивасу Рамануджана), но очень редко. Обычный путь тернист и долог. Но тех, кто чувствует в себе призвание, не устрашат никакие трудности.

Научная фантастика, как и фантастическая наука, рождена игрой ума. Живя по законам литературы, она опирается на другие доводы, ее правда — это художественная убедительность образа, а не жесткая правда логического доказательства или достоверность экспериментального факта. Научная фантастика не заменяет, а дополняет науку, трактуя проблемы жизни и смерти, добра и зла, морали и этики, разыгрывая ситуации, реальные при всей своей фантастичности, показывая реалии науки в новом, необычном ракурсе.

И в соединении, казалось бы, несоединимого — реальности факта и полета фантазии — то общее, что объединяет фантастическую науку и научную фантастику.

Все это случилось двадцать два года назад. В одно холодное октябрьское утро я получил от редакции задание. Ничего особенного, задание как задание — встретиться с доктором Шугарменом, деканом физического факультета в нашем университете. Не помню точно, что послужило поводом — какая-то годовщина чего-то такого: первого атомного реактора, испытаний атомной бомбы или, быть может, Нагасаки. Во всяком случае, в воскресной газете должен был быть разворот на эту тему.

Я нашел Шугармена в его кабинете в квадратной готической башне, венчающей скромное здание физического факультета. Он стоял возле стрельчатой арки окна, неохотно впускавшего в комнату пронзительную глубину осеннего неба. Такой плотный толстячок с пухлыми щеками и двойным подбородком.