Павел (Песах) Амнуэль - Право на возвращение

— Ну, и… — нетерпеливо сказал Карпухин. Если место работы Гинзбурга является секретом, пусть так и скажет, и он не станет допытываться.

— В конце концов отовсюду пришел отказ. Простая формулировка: «нет денег». Возможно, нет вообще. Скорее, нет для таких, как я. Слишком старый, вот… Мне не дали даже популярную здесь стипендию министерства абсорбции… Это на три года, и дают стипендию чуть ли не каждому, у кого есть степень. Я мог бы три года где-то… Войти в курс, завести связи… То есть, мне так казалось… Но я даже этого не получил.

— Почему? — спросил Карпухин чтобы что-то спросить, не молчать, создать видимость диалога.

— В военной промышленности, как оказалось, стипендии не распределяются, новые репатрианты еще не считаются настолько благонадежными… Ну, вообще говоря, я бы тоже, будучи, скажем, гендиректором «Энергии», поостерегся взять на работу человека, полгода назад переехавшего в Союз из Штатов. Да мне бы и не позволили, так что… Нет, я не обижаюсь. Другое дело — университеты. Там просто не захотели связываться. Может, возраст. Может, плохой язык. У меня даже с английским были проблемы, а иврит… Ну, не способен я к языкам, а без языка как со мной работать? Короче, мне везде сказали, что я, конечно, редкий специалист, настолько редкий, что они не знают, что со мной делать. Вот, собственно, и все.

— Что значит — все? — вырвалось у Карпухина.

— Все — я имею в виду с работой по специальности. Вас же не интересует остальное?

— Вы сказали, что работаете в школе, — напомнил Карпухин.

— В школе, да, — кивнул Гинзбург. — Охранником. Стою у ворот с семи до шестнадцати, проверяю у входящих сумки, чтобы не пронесли в школу бомбу. Свежий воздух, дети… Я поправился за это время на восемь кило. Хотя, это, может, возрастное. Слава Богу, никто с бомбой в школу пройти не пытался. Зарплата, правда, маленькая, сторожам платят минимум.

— Понятно, — кивнул Карпухин.

— Еще кофе? — спросил Гинзбург и, не дожидаясь ответа, кивнул девушке за стойкой. Та широко улыбнулась, что-то спросила и, получив ответ, принесла через минуту на подносе два высоких бокала с капуччино и два огромных кренделя, посыпанных сахарной пудрой.

— Значит… — начал было Карпухин, размешивая сахар в белой пене, но Гинзбург прервал его и продолжил сам:

— Не надо, Александр Никитич. Я сам могу сказать все, что вы собирались. Вы знаете, сколько раз я придумывал такие разговоры? Вот приезжает ко мне высокий начальник из «Таасия авирит»… Или — получаю я письмо, подписанное Семеновым, хотя и знаю, что мой бывший шеф давно уже не руководит «Энергией». Или — приезжаю в Москву, я ведь после отъезда ни разу в России не был… Приезжаю, а меня встречают и везут в контору, потому что без меня там никак…

— Похоже, — сказал Карпухин, — без вас там действительно никак. Не в «Энергии», конечно, там все действительно развалилось.

— «Грозы»…

— Да. Это будущее России, извините за высокопарный слог. Это совершенно особая система. Я сам в ней работаю почти год и удивляюсь, как при нашем мздоимстве, упадке тяжелой промышленности, в общем, что я буду… вы же смотрите телевизор… В «Грозах» все не так. Лучшие люди. Карелина вы знаете. Журавлев…

— Костя? — вскинулся Гинзбург. — Он в «Сапфире» работал.

— Константин Алексеевич. Он сейчас Главный теоретик. Из Штатов вернулись Галинский и Снегов.

— Да? — вяло удивился Гинзбург. — Я слышал, они там неплохо устроились. В НАСА. Кажется, по протекции Сагдеева.

— Сейчас оба у нас в КБ. Романтики… как и вы, Михаил Янович.

— Я был романтиком. Мечтал о том, что наши корабли полетят к Луне, Марсу, одно время сам хотел подать заявление в отряд космонавтов, представляете? Давно, в семидесятых…

— И если вам будет сделано официальное предложение… От Анатолия Аскольдовича…

— Это слишком замечательно, чтобы быть правдой.

— Это правда, — мягко сказал Карпухин. — Потому, собственно, меня и просили найти вас.

— У меня семья, — с горечью произнес Гинзбург. — Маша… Не уверен, что ей понравится эта идея, но в любом случае Игоря с Юлей она не оставит, а они отсюда не уедут. Все хорошо, что происходит вовремя, Александр Никитич.

— Хорошо, что это вообще происходит, Михаил Янович.

Гинзбург молча допивал свой капуччино и доедал рогалик, стараясь не выпачкаться пудрой. Карпухин салфеткой вытер подбородок и положил недоеденный рогалик на блюдце.

— Мне нужно подумать, — сказал Гинзбург.

— Конечно, — согласился Карпухин.