Испытывая некоторую неловкость, джентльмен произнес, наконец:
— А вы, э… друг мой, что же? Уж не знаю, как вас…
— Лизард, сударь. Уолдо Юлиссис Лизард, сударь.
— Так что же, Уолдо, вы сами—то, а?
— Извините, сударь, не при капиталах мы нынче…
— Какие пустяки, право… Бармен!
— Благодарствую, сударь, — Лизард двумя пальцами при оттопыренном мизинце принял из рук Джеффри стаканчик. Со знанием дела всосал его содержимое, после чего глазки бродяги замаслились и заблестели, потертая физиономия просветлела и оживилась.
— Прошу пардона, сударь, а как вас величать изволите?
— Эверард Люциан Ньюмен.
— Беспредельно рад знакомству, сударь. Я, господин Ньюмен, что сказать хочу? Я то сказать хочу, что разное в жизни бывает… Вот, изволите видеть, был как—то со мной, хотя бы вот такой случай…
И забалдевшему мистеру Эверарду Л. Ньюмену была поведана история, в хитроумных переплетениях которой не разобрался бы никакой частный детектив, будь он даже семи пядей. По ходу рассказа каждый появляющийся персонаж имел собственную историю, в которой принимали участие все новые и новые действующие лица, и потому сюжетные линии скручивались в какой—то чудовищный сатанинский клубок. Какое отношение все эти люди, роботы и андроиды имели к Лизарду, оставалось неясным, но дзен—буддист из сопредельного к Тибету государства, попавшийся на торговле детенышами Кибермамы, был отпущен на поруки генеральным прокурором, ибо знал о пристрастии последнего к водке—невесомке, которую он, прокурор, гнал прямо у себя в кабинете при помощи портативной молекулярной центрифуги, несмотря на поправку Туфта—Кислярски к сухому закону от 2013–го года, введенному на территории Патагонии и островов Туамоту…
В ушах Ньюмена начинало уже позванивать, смысл слов не доходил до сознания, и он машинально осушил третий стаканчик.
И четвертый.
После пятого Эверард Люциан размяк и заблагодушествовал. Захотелось сделать новому знакомому, такому милому и приятному, что—нибудь хорошее, научить чему—нибудь, самому поведать нечто эдакое, занимательное. А Лизард между тем продолжал вязать повествование:
— …а она тогда ему в ответ: мне, мол, плевать, что он робот, коли я от него аборт делала. Все его защитные контура порушу и, если, говорит, ты мне согласия на физическое усыновление не дашь, так я и без него обойдусь. Мне это без разницы, когда я готова к очеловечиванью, а он и отвечает…
— Гм, да, — вступил в разговор джентльмен.
Люмпен прервался и проявил такую же искреннюю готовность внимать, как прежде — говорить.
— Так вот, — продолжил Ньюмен, — я, мой друг, в некотором роде тоже… Истории там разные… Да. Жалко таланта Бог не дал, а то знаете, я бы такое мог написать. Все бы ахнули… Что, не верите?
— Верю, верю, — поспешно замахал руками Лизард. — Да как же можно такому респектабельному господину не поверить?
— Да при чем тут респект?.. — Ньюмен стянул с руки перчатку и задрал указательный палец. — Вот, например, возьмем Меркурий. Вы на Меркурии бывали? Нет? А, пустяки, та же Луна, только побольше. Те же кратера, цирки там разные. Ну, атмосфера имеется, да что с нее толку. Разряженная. Ядовитая. Но облака на Меркурии красивые. Серебристые, из какого—то там окисла состоят. Разъедают любой металл. А еще на Меркурии есть залежи дельта—руды. А это, вы и сами знаете, господин Лизард, дело миллионное, если повезет и наткнешься на открытый выход. А где пахнет миллионами, там, конечно, драмы, трагедии — все что хотите. А антураж—то какой!..
Ньюмен покрутил в руках пустой стаканчик и посмотрел сквозь донышко на собеседника.
— Да, друг мой, хотел бы я очутиться в шкуре настоящего писателя, ощутить себя всемогущим вершителем судеб, демиургом своих героев… Вообразите: Меркурий, скалы, барханы черного песка, низкое черное небо. Кибертележка с дельта—рудой, три фигуры в скафандрах возле нее. Пока это просто пешки, марионетки, отличающиеся друг от друга лишь этикетками: Марчч, Ахмед, Болтун. Они мертвы, они застыли в недвижимости, а ты мановением руки вселяешь в них жизнь. И вот они шевельнулись, пошли…
Тележка с рудой вильнула в сторону и резко остановилась.
— Привал, — объявил Болтун и достал сумку с инструментом. — Гусеница полетела. На полчаса работы.
«Полчаса, так полчаса».
Ахмед сел, по—восточному скрестив ноги. Марчч лег.
Задержка спутников Болтуна не удивила. Долгие годы странствий приучили их к терпению. Известно, что чем ближе к финалу катится предприятие, тем нелепее возникающее препятствие. И если реагировать на каждое, никаких нервов не хватит.
Читать дальше