Михаил Грешнов - Продавец снов (с иллюстрациями)

— А хутор ваш и теперь стоит?

— Стоит. Был я там четыре года тому назад, теперь живу в Батайске, у сына. И бочаг видел. Не бочаг ужеречка высохла: левады вырубили, речка и высохла. Круча, с которой бросили железного человека, стоит, а внизу куга растет да камыш, не выше, чем корове по брюхо.

— А вы никому не рассказывали про железного человека? Может, это был марсианин?.. — допытывался Виктор.

— Никто рассказу не верит, — оправдывался бухгалтер. Лет сорок тому назад другое дело: тогда по деревням верили во всякую нечисть. Например: едет ночью телега, и вдруг за ней колесо катится. Возчик крутит кнутом, лошади в мыле, а колесо не отстает, как привязанное… Тогда и мне верили про железного человека. А теперь — другое время, другие песни. И я уже никому не рассказываю. Вам вот только, и то к слову пришлось.

Валентин тихонько посапывал на кровати. У меня тоже слипались глаза, я отвернулся к полотняной стене палатки. Виктор продолжал спрашивать старика о чем-то еще. Перед утром я слышал, как старик выходил из палатки и топал за стенкой, делая утреннюю гимнастику. А когда мы с Валентином проснулись, Виктор уже был на ногах, заправил машину, заплатил за ночлег, и техслужащая пришла принять от нас наволочки и простыни.

— Где старик? — спросил я.

— Странствует, — коротко ответил Виктор.

— Закатил он нам вчера историю… — отозвался Валентин. В руках у него были зубная паста и щетка.

— Вы, ребята, приводите себя в порядок, — сказал Виктор. — Разговаривать будем после. Вот наше, — обратился к техслужащей. — Одеял — три, наволочки…

Горячее крымское утро входило в открытую дверь палатки. История о небесном яйце и металлическом человеке рассеивалась вместе с остатками сна, исчезая из памяти, как исчез с глаз старый бухгалтер.

— Странствует… — повторил Валентин. — Ну и пусть странствует. Мне бы сейчас яичницу с колбасой. Как ты, Сережа, насчет яичницы?

В стеклянном кафе, похожем на ледяной зеленоватый кристалл, в ранний час народу было немного, в пустом зале разговаривать почему-то хотелось шепотом. Витька вообще не говорил ни о чем. Валентин перечитал вслух меню сверху вниз, потом снизу вверх и замолк.

Официантка принесла наконец яичницу. Все углубились в еду.

— Мне понравился Тихон Карпович, — безо всякой связи с яичницей сказал Валентин. — Как он про этого солдата: шпиен немецкий…

Виктор опять промолчал. Мне не хотелось поддерживать ночной разговор. С Валентином я не был согласен: Тихон Карпович мне не нравился. Если уж говорить, то не о толстом уряднике. Я стал подыскивать — о чем, как вдруг Виктор поднял голову от тарелки:

— Меняем маршрут, ребята, лады?

— Почему меняем маршрут? — спросил Валентин.

— Едем в хутор Завьяловский.

— Ты что, Витя?

— А ты хочешь упустить такой случай? — ответил Виктор.

— Какой?

— Не поискать марсианина?

Валентин беспомощно огляделся по сторонам. Я подумал: «Почему — марсианина?»

Виктор достал из кармана смятую карту, исчерченную карандашом.

— Вот Крым, — показал он. — Вот Ростов, Белая Калитва. А вот — Завьяловский, видите точку? — В стороне от Белой Калитвы на карте стояла вдавленная карандашом точка. — Завтра к вечеру будем на месте, — заверил Виктор. — А карту мы со стариком исчертили… У администратора я справлялся: с паспортом у старика все в порядке, выдан на имя Кумраева Дмитрия Яковлевича. Его тут и так знают, он не первый раз в кемпинге. «Трепач?» — спросил я. «Нормальный старик», — ответила администратор. Я тоже думаю, что нормальный. Как он рассказывал — помните? Не верится, чтобы врал. Вот фамилия: Пахомов В. Г., - Виктор указал на нижний ободок карты. — Это его сверстник в Завьяловском, Виктор Гаврилович… Махнем? Виктор поглядел в лицо мне, Валентину. — Не все ли равно, как отдыхать? — спросил он. — Покопаем немножко, поработаем…

Зал заполнялся шумом и говором. Гремели стулья, смеялись девушки. Лишь над нашим столом висела острая, как топор, тишина. «Очнись…» — говорили глаза Валентина, уставленные на Виктора. Не ручаюсь и за свои глаза. Что-то, наверно, доходило до Витьки. Обычная уверенность в его голосе испарилась. Мальчишеским просительным тоном он повторил:

— Поедем, ребята!..

Тут только мы поняли, что все это у Витьки всерьез. Может быть, впервые за пять лет, в которые мы знали друг друга, в нем открылась мечта. Может, и человек-то перед нами открылся по-настоящему.

— Поедемте… — повторил он.

И может быть, впервые мне захотелось уважить его — не меценатски, не свысока, как когда-то давал переписывать ему конспект, — уважить товарища от души.