Ольга Елисеева - Дерианур - море света

С некоторых пор Потемкин стал замечать, что младший Кисловский невыносимо ревнует его за успехи на учебном и амурном поприщах, за то что отец, крупный чиновник со связями, возлагает на небогатого, но одаренного воспитанника больше надежд, чем на сына. А когда прошлой зимой сам Шувалов забрал Грица в числе лучших учеников в Петербург для представления императрице, Сережа не знал, куда себя деть от обиды. Масла в огонь подлила еще и белокурая Анна Девиер, предпочитавшая за так целоваться с бедным студентом, чем обменивать свои ласки на Сережины перстеньки и шелковые ленты.

-- Сергей Григорьевич, извольте выйти, - тихо, но требовательно заявил Кисловский. - Все, что здесь происходит, не имеет к вам никакого касательства.

Сережа вспыхнул и поспешно покинул столовую.

"Странно, -- думал Потемкин, глядя на покровителя, -- даже сейчас мы подумали об одном и том же". Ему было нестерпимо больно из-за того, что Григорий Матвеевич так разгневан на него. Он любил и уважал Кисловского, более того, знал, что сам Кисловский тоже любит и уважает его.

Лицо президента Камер-коллегии напряглось, он наклонился вперед и навис над столом, как хищная птица. Исключенный студент подавил робость и тоже уперся руками в стол. Если бы кто-нибудь видел их в этот момент, то поразился тому, как они похожи. Оба всклокоченные, злые, готовые вот-вот сцепиться. Кровь давала себя знать, Кисловский был двоюродным братом отца Потемкина. Однако в памяти Грица всегда вспыхивало одно и те же воспоминание, мешавшее ему объяснить внимание и заботу Григория Матвеевича простым родством.

Мать привезла мальчика в Москву из смоленский глухой деревеньки Чижово. Отец с каждым днем все больше пил, откровенно отказывался признавать сына своим ребенком, и несчастная женщина боялась, как бы выживший из ума старик попросту не убил Грица. Дарья Васильевна, в прошлом редкая красавица, а теперь измученная и едва живая от бесконечных придирок мужа, отправилась в первопрестольную к богатой родне искать для мальчика покровителя. Кисловский нашел их сам, в небольшом домике Дарьи Васильевны у Никитских ворот.

-- Кого искать-то, Даша, голубушка? Почему не сразу ко мне?

Потемкин навсегда запомнил растерянное и затравленное лицо матери:

-- Что же ты, Гиц? Кланяйся, кланяйся его сиятельству, целуй ручку. Дарья Васильевна слегка подтолкнула мальчика в спину. - Вы уж его простите, благодетель батюшка, совсем он у нас дикий.

Лицо Кисловского тоже стало бледным и растерянным.

-- Даша, что же он с тобой сделал? -- Произнес гость сдавленным голосом.

-- Простите нас, ваша светлость, из такой глуши выбрались, ни сказать, ни угодить вам толком не умеем.

Григорий Матвеевич не выдержал и, схватив женщину за плечи, с силой тряхнул.

-- Даша, он бьет тебя что ли?

-- Всяко бывает, ваша светлость, - просто кивнула она. - А мальчика к вам нельзя, узнает, что сын у вас, еще пуще озлится.

-- И мальчика ко мне, и сама уезжай от него с дочерьми, - твердо заявил Кисловский. - У тебя есть дом в Москве, я помогу. Здесь, под моим покровительством тебя никто тронуть не посмеет.

-- А девочки? -- Слабо возразила она. - Они ведь еще дома, в Чижово. Поеду туда, он обратно не выпустит.

-- Хочешь я с тобой воинскую команду пошлю? -- Рассмеялся вдруг Кисловский.

Григорий Матвеевич был прав: мать, какой бы забитой не выглядела, все же не лишилась рассудка. Вскоре она действительно перебралась в Москву и даже стала выезжать в гости к родным. Словно очнувшись от полуобморока, Дарья Васильевна снова смеялась, шутила и даже иногда пела, по просьбе собравшихся. У нее был дивный голос. В такие минуты на Кисловского не стоило смотреть.

Однажды Гриц, возвращаясь к себе в комнату, услышал шепот, идущий из простенка между окнами. Там была тень, но не такая, чтобы не узнать хорошо знакомых людей.

-- Вы так целовали мне руку десять лет назад. Оставьте, друг мой. Мы ведь и тогда были уже немолоды.

-- Если б я не был женат, если б я встретил вас раньше, чем мой брат-варвар...

-- Полноте, если б не этот варвар, мы бы вообще не встретились...

Стук кулака об стол вернул Потемкина к реальности.

-- Когда ваша матушка советовала вам после окончания пансиона Литке отправиться в полк, -- загремел Кисловский, -- лучше, видимо, зная ваши порочные склонности, я встал на вашу сторону и настоял на поступлении в университет, полагая, что для вас будет полезнее заниматься науками, а не долбить устав караульной службы. - Григорий Матвеевич перевел тяжелое дыхание. - Считая неудобным оказывать помощь лишь своему сыну, я оплатил и ваше пребывание в классах. Я потратил на вас столько денег, сколько никогда не позволял себе тратить на себя. За время вашего прошлогоднего пребывания в Петербурге вы издержали более ста рублей. Мне остается только склониться к мысли, что вы мотали, развлекаясь карточной игрой, пьянством и так далее.