Йен Уотсон - Книга Звезд

Отец так упорно держался за этот аргумент, стараясь не упоминать имени Хальбы, что в конце концов победил. Просьбы о предоставлении убежища не последовало.

В тот вечер прозвучало и имя Йалин, оно было произнесено спокойно, без всякого раздражения. Но ни разу мои родители не упомянули о Капси. Может быть, о нем они говорили только между собой.

Разумеется, город не был захвачен. Но наступил день, когда отец, посадив меня на плечи, понес смотреть парад армии лесных джеков, проходивших через наш город.

До сих пор мать запрещала ему брать меня с собой, чтобы посмотреть, как разгружают суда с оружием или как проходит строевая подготовка авангарда нашей армии — девственников реки. Она боялась, что это зрелище может меня испугать и разрушит мой внутренний мир. Это меня-то, виновницу половины того, что происходило! Когда же дело дошло до встречи и приветствия джеков, которые проделали такой долгий путь, чтобы прийти к нам на помощь, отец решительно топнул ногой. Вообще-то, он топнул обеими ногами: сначала одной, потом другой, да так и потопал, унося меня на своих плечах.

Мы отправились по дороге Молаккер — в южном направлении — вместе с толпой людей, и отец дал мне ярко-красный платочек, чтобы я им махала. Скоро показались отряды солдат, которые изо всех сил старались произвести на нас впечатление. О, эти неотразимые, пропахшие пылью и потом, заляпанные грязью воины, взмахивающие своими мечами и секирами, пиками и копьями.

— Солдаты, — сказал отец. — Это солдаты.

— Co-даты, — повторила я. Я все выкрикивала это слово, пока мимо нас маршировало довольно усталое воинство. Как радовался отец!

Увы, не обошлось без происшествия. Когда проходил арьергард, один бычьего сложения джек, черные волосы которого, намокнув от пота, стали похожими на рога, подбросил высоко в воздух свою секиру, чтобы потом поймать ее за ручку. В этот момент другой солдат, постарше, который шел впереди и, очевидно, очень устал, споткнулся. Чтобы устоять на ногах, он откинулся назад. Они столкнулись. Вращающаяся секира, падая, рубанула его прямо по уху. Он заорал, упал на землю и начал, кататься, держась за свою рану. Из того, что было ухом, хлестала кровь, яркая; как платочек, которым я размахивала.

Отец быстро закрыл мне рукой лицо. Застонав, он потащил меня прочь. Когда он поставил меня на землю и отнял руку, я увидела, что мы находимся за высокой кирпичной стеной строительного двора, откуда было не видно дороги и того, что там происходило.

— Смотри, со-даты, — весело сказала я и замахала своим красным флажком.

— Да, солдаты. Однако нам нужно идти домой. Мама будет беспокоиться. Хорошо, что мы посмотрели на солдат, правда?

— Ммм. Ммм!

Потом он снова брал меня на прогулки, но никогда не подходил близко к пристани. На этот счет отец разделял опасения матери. Может быть, ему не хотелось; чтобы и другая его дочь раньше времени заразилась страстью к реке. Или, может быть, он боялся, что я проговорюсь, когда мы вернемся домой. Я ничего не рассказала матери о том солдате и его ранении. Но отец, видимо, решил, что так быстро закрыл мне глаза, что его медлительная, странная Нарйа не успела заметить ничего ужасного.

Он брал меня с собой на работу; и если я еще ни разу не упомянула о том, что отец работал или где он работал, то для этого есть причина — я сама узнала об этом только сейчас!

Дело в том, что все годы, пока мы с Капси жили и росли дома, мы знали, что отец работает клерком в какой-то конторе, которая занимается пряностями, но мы никогда не интересовались этим подробно; мы даже не знали, где это, да и не думали об этом.

Конечно, одежда отца и его кожа были пропитаны запахом пряностей. Однако этот запах ничем не отличался от запаха, постоянно витавшего над Пекаваром, становясь то сильнее, то слабее в зависимости от направления ветра, но неизменно проникая повсюду; Отец, казалось, был плоть от плоти Пекавара, его центром, его началом. Склады пряностей, навесы, под которыми их сушили, дробили и смешивали, еще какие-то постройки — все это находилось где-то далеко в глубине нашего сознания и было скорее следствием, чем причиной.

Отец всегда избегал говорить о своей работе, особенно дома. Наверное, они с матерью обсуждали вопросы работы и денег, однако мы, дети, ничего об этом не слышали. Отец никогда не проводил свободное время в компании своих коллег; мы, дети, никогда не видели ни их самих, ни их детей. Мы держались в стороне. В результате мы никак не связывали наш дом с тем местом, куда каждый день ходил работать отец. Его работа была для нас пустым звуком. Она была чем-то, что тщательно скрывалось. И это что-то не заключало в себе ни жуткой тайны, ни какой-нибудь романтической истории. За этим стояло что-то скучное, что не имело к нам никакого отношения.