Антон Ульянский: Путь колеса [Роман]

Мальчик слушал ее с любопытством. Потом на его лице явилось недоумение, а еще позже Анна заметила, что дикий мальчик имеет наглость смотреть на нее с неловкой, чуть брезгливой снисходительностью, точно вдруг под ее нарядной внешностью он разглядел какой-нибудь дефект — грязь в ушах или нечистое белье — и старается не показать, что заметил это. Под его взглядом у Анны явилось желанье проверить свои уши и белье. Она сбилась с тона и замолчала.

— Милая девочка, — сказал ей мальчик, — ты понапрасну стараешься. У нас не Центральная Африка. Там тебя может быть станут слушать. Туда и отправляйся. Вместо этого ты являешься к нам и распускаешь слюни, оттого что кто-то сидит на чьем-то жертвеннике. Что в этом плохого? Три чудака сто лет тому назад жгли на этом месте огонь, а поэтому мы теперь должны ходить тут на цыпочках и говорить топотом! Бели около каждого разрушенного алтаря ты будешь плакать, то в нашей стране у тебя не хватит слез…

В голосе мальчика Анна уловила злость. С ее точки зрения злость была плохим качеством, но от нее у мальчика блестели глаза и выпрямлялась осанка. Она думала о его месте в учебнике истории религий. Оно было не в начале учебника и не в конце его, оно было после самой последней его страницы. Он не умещался в учебник. И от этого он неожиданно вырос в ее глазах, потому что шагнул дальше всех.

Мальчик посмотрел на часы.

— У меня есть двадцать свободных минут. Давай поговорим. Я — Тарт, из школы механиков. Мне пятнадцать лет. А кто ты? Имя, возраст, национальность? Отвечай коротко.

— Я Анна Даррель, тринадцати лет, англичанка.

— Откуда? Где учишься? Кто отец? Его социальное положение?

Анна ответила и на эти вопросы, и уж потом спохватилась, что ведет себя как девчонка, позволяя первому встречному выпытывать себя.

— Это допрос? — спросила она строптиво.

— Это здешний способ разговора, — ответил Тарт. — Анкетный метод. Он ускоряет дело.

Втайне он был озадачен. Анна была моложе его, но во многих вещах знала больше чем он. Он с удивлением разглядывал странное существо, прилетевшее из-за тысячи верст. Это существо было хорошо развито физически, знало математику и музыку, легко объяснялось на разных языках, свободно чувствовало себя в воздухе и под водой, в нем почти ничего не осталось от беспомощности первобытного человека, — и все-таки от него можно было ждать, что оно вдруг станет на колени и начнет славить бога!

— Твой отец — химик? — спросил он.

— Мой отец знаменитый химик, — поправила его Анна. — В культурных странах достаточно назвать его имя.

— Я его видел, — сказал Тарт. — Это тот чудак, который ковыряется у нас в пустых скважинах. Они ему нужны для каких-то опытов. Для кого он работает?

— Для человечества… — ответила Анна с важностью.

— Я хочу сказать: от кого он получает деньги?

— Какое значение имеет, от кого он получает деньги? Он культурный человек и работает для бога культуры.

Тарт махнул рукой.

— С его культурой не чисто. Хорош культурный человек, который до сих пор не догадался объяснить своей дочери, что никаких богов нет. И его дочь является к нам и устраивает сцены из-за старых жертвенников. Ты вела себя как дефективная. На тебя было жалко смотреть.

— Мой отец не мешается в мои дела.

— А должен был вмешаться. Почему он заставляет тебя делать то, чего не делает сам? Спроси его об этом напрямик, и ты увидишь, что он сразу покажется тебе не таким умным…

Когда двадцать минут кончились, Тарт слез с жертвенника и пошел к стене. Но прежде чем исчезнуть по другую ее сторону, он повернулся к Анне:

— Завтра я буду тут в это же время. Приходи и ты. Придешь?

Подождал ответа, не дождался, спрыгнул вниз.

Анна осталась у жертвенника одна. Перед ней были те же камни, обожженные древним огнем, но она не смотрела на них. Полчаса назад, когда она стояла у стены и была под обаянием ветра в развалинах, это место представлялось ей необыкновенным. Она видела на жертвеннике вечный огонь, воображала людей, протягивавших к нему руки.

Эта картина изменилась. Вечный огонь казался обыкновенным огнем, который можно было зажечь и потушить. На лицах людей она заметила тупость, которой не видела раньше, и сама она показалась себе неискренней, тщетно раздувающей маленький огонек.

Старые камни раздражали ее. Она потратила на них чувство, которого теперь стыдилась. И неожиданно, словно назло камням, она подошла к жертвеннику, поднялась на руках, села наверху и огляделась.