Антон Ульянский - Путь колеса [Роман]

Стояли жаркие дни, и Анне не понравилась страна, в которой насосов и цистерн было больше, чем деревьев, и где на земле между трубами, уносившими нефть вглубь страны, стояли темные лужи и росла колючая трава.

Даррель хлопотал о разрешении пошарить в отработанных скважинах. Анна искала в путеводителе места, которые следовало посетить. Путеводитель плохо отзывался о стране. Он предостерегал туристов против близкого общения с жителями, нравы которых своеобразны, но недостаточно изучены, и напирал на памятники древности. Древнейшим был старый храм огнепоклонников, находившийся в глубине промысловой территории.

Анна разыскала его. Место около храма заросло колючками. Вход в него был заложен камнями, но с ограды соседнего промысла на стену храма была переброшена доска. Анна поднялась по доске и спустилась во внутренний двор.

Какие-то люди проложили этот путь. Они протоптали уступы в стене, по которым спускались вниз. Для них был повешен плакат с правилами поведения. Для них же предназначалась плевательница в углу, забросанная окурками.

Анна обошла двор, приглядываясь к камням. Широкая стена смыкалась овалом. Каменные кельи внутри стены, каменные ложа в кельях были низкие и максимально неудобные. Они говорили о психике, которой она не могла понять. Каменный жертвенник посреди двора и четыре столба над ним сохраняли черный след огня. Письмена, высеченные над входами, проросли мхом.

Камни храма были действительно старыми камнями. Ветер выветрил их. Он проникал в стены по тысячам невидимых каналов и звенел негромко и бесстрастно. Это была музыка развалин, и прислушиваясь к ней, Анна перестала слышать шум насосов, работавших за стеной, и долго стояла не двигаясь, прислонясь к стене.

Неожиданно шорох привел ее в себя. Она подняла голову. Чья-то рука протянулась из-за столба и бросила окурок, который ударился о стену и упал в плевательницу. Анна была не одна в храме. На жертвеннике в тени столбов сидел мальчик, черноволосый и загорелый, и удивленно разглядывал ее.

Он пришел в храм из-за отрады, от нефтяных насосов. Платье и руки у него были запачканы. Он сидел, свесив ноги и наклонившись вперед, чтобы лучше следить за Анной. Он дружелюбно улыбнулся ей и подвинулся на жертвеннике, чтобы очистить для нее место, но она посмотрела на него опасливо. Ей пришло в голову, что он еще настолько дик, что не имеет понятия о божестве. Иначе: почему бы он сидел на жертвеннике?

В школе, где училась Анна, кроме христианского катехизиса, преподавалась сравнительная история религий. Эта наука учила, что на заре истории была темная эпоха, когда даже самое грубое представление о божестве еще не появлялось в сознании людей. Следующая эпоха была не такой темной. Люди признали богов, но каждый создавал их сам для себя и поклонники одного божества считали нужным смеяться над чужими богами и грязнить их алтари.

Мальчик, сидевший на жертвеннике, принадлежал к одной из этих эпох. С ним надо было говорить на его собственном языке, простыми словами, вроде тех, из которых был составлен плакат на стене. Анна захотела прочесть плакат, однако запас фраз, сообщавшийся в путеводителе, был для этого недостаточным.

Ей помог тот самый дикий мальчик, ради которого она старалась. Он бегло перевел для нее содержание плаката на смесь европейских языков.

— Не трудись читать, — сказал он, улыбаясь Анне. — Ничего интересного. Разные правила насчет окурков и плевательниц. Воспрещается пачкать стены. Не разрешается играть в карты. Последний пункт: «Воспрещается сидеть на жертвенниках». Но он не соблюдается, потому что кроме жертвенника тут не на чем сидеть.

Мальчик оказался не совсем диким. Он знал европейские языки и должен был знать, что означает слово — бог. Он не плевал на пол и не бросал окурков. Анна была этому свидетельницей. Он не грязнил алтарей. Но он сидел на них. К какой же эпохе из истории религий его следовало отнести?

— Здесь люди молились богу, — сказала она ему с упреком, — а ты сидишь на жертвеннике, точно это тумба у ворот. Бог есть бог всюду, где бы ему ни поклоняться…

В школе, где поддерживалось благочестие, она была к нему равнодушна, хоть и не отрицала его целиком. Молитвенник был для нее первой вещью, которая выбрасывалась из чемодана, если требовалось очистить место для чего-нибудь другого. Но лишь только при ней была задета традиция внешнего уважения к святыне, у ней явились и красноречие и пыл и готовность отстаивать то, что она сама считала сомнительным.