Дмитрий Емец - Акакий Башмачкин и Его Шинель

Образ "значительного лица" занимает в повести важное место. Именно его отношение к Башмачкину и послужило причиной смерти последнего. Однако, по природе своей "значительное лицо" "был в душе добрый человек". Вступив на стезю чиновничьей службы, он перестал быть собой, стараясь следовать примеру начальства, подражать ему. "Так уж на святой Руси все заражено подражаньем, всякий дразнит и корчит своего начальника". Так и "значительное лицо" совершенно запутал его новый чин... "Получивши генеральский чин, он как-то спутался, сбился с пути и совершенно не знал, как ему быть". С равными себе по чину "он был еще человек как следует, человек порядочный, во многих отношениях даже не глупый человек." С чиновниками же ниже его рангом "он был просто хоть из рук вон..."(2, т.3, 128).

Заметим, что в финале повести Акакий Акакиевич является в виде "живого мертвеца", призрака, в виде тени; что эта тень выступает в роли мстителя и пугает живых; оставаясь призрачно нереальной, она, однако, вполне реальным образом срывает с них вемозможные покровы - "на кошках, на бобрах, на вате, енотовые, лисьи, медвежьи шубы..." (2, т.3, 132) Однако, хотя и "не разбирая чина и звания", тень действует по восходящей линии - от титулярных советников до "самых тайных", то есть от девятого класса до первого в табели о рангах. Страшная тень перебирает всю чиновную иерархию. Но в принципе, не ограничивается ею, так как сказано, что призрак сдирает с плеч "всякого рода меха и кожи, какие только придумали люди для прикрытия собственной" (2, т.3, 132). В этом смысле буйные действия призрака действительно бесчинны: они угрожают благополучию любых чинов и даже тех, кто вне чинов и вознесен над ними всеми. Несчастие героя, потерявшего шинель, поставлено в тот ряд, о котором шла речь с самого начала: "Так протекала мирная жизнь человека... и дотекла бы, может быть, до глубокой старости, если бы не было разных бедствий, рассыпанных на жизненной дороге не только титулярным, но и даже тайным, действительным, надворным и всяким советникам, даже и тем, которые не дают никому советов, ни от кого не берут их сами" (2, т.3, 113-114).

Образ Акакия Акакиевича тесно связан с другим образом повести, а именно с образом "значительного лица". Несколько упрощая, можно сказать, что именно на столкновении этих двух образов и строится "Шинель".

Образы Акакия Акакиевича и "значительного лица" тесно перекликаются с другими двумя образами - св. Акакия и "неправедного старца". Представляется, что такое сходство не может быть случайным.

Как неправедный старец является гонителем св. Акакия, находящегося у него в послушании, так и в подчинении у "значительного лица" находится Акакий Акакиевич, и "значительное лицо" выступает в финале его гонителем. Как в житии святого Акакия, происходит пробуждение совести "неправедного старца" под влиянием разговора с умершим послушником Акакием, так и "значительное лицо" сильно изменяется в лучшую сторону после встречи с "живым мертвецом" Акакием Акакиевичем.

Несчастье, постигшее Акакия Акакиевича, постигает и генерала, тем самым уравнивая их, две крошечные фигурки, равные перед лицом Всевышнего. Этой мысли, в частности, служит явная перекличка сцен пропажи шинели у Акакия Акакиевича и у значительного лица. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить хотя бы некоторые вводящие эти сцены мотивы: "приятельский" ужин там и тут; выпитывае два бокала шампанского - "средство", одинакого "недурно действующее" и на Акакия Акакиевича и на генерала "в рассуждении веселости"; "расположение к разным экстренностям", вследстивие чего Акакий Акакиевич "даже побежал было вдруг, неизвестно почему, за какою-то дамою, которая, как молния, прошла мимо и у которой всякая часть тела была исполнена необыкновенного движения" (2, т.3, 125), а генерал "решил не ехать еще домой, а заехать к одной знакомой даме" ввиду внезапного прилива самых "дружеских" к ней "отношений" (2, т.3, 134). Затем героев постигает несчастие, ничего не оставляющая в их настроении от обычной "веселости". Лишившись шинели, "Акакий Акакиевич прибежал домой в совершенном беспорядке: волосы, которые еще водились у него в небольшом количестве на висках и затылке, совершенно растрепались; бок и грудь и все панталоны были в снегу" (2, т.3, 126) Нечто подобное происходит и со значительным лицом: "Бледный, перепуганный и без шинели... он прехал к себе, доплелся кое-как до своей комнаты и провел ночь в весьма большом беспорядке" (2, т.3, 135).

Если по выражению Гоголя, "всматриваться в постройку", то можно различить в сюжете повести точки, неожиданно сближающие титулярного советника в новой шинели и "значительное лицо". Принцип сюжетного параллелизма в этом случае позволяет писателю исследовать эту связь вполне диалектически. Сходство Акакия Башмачкина и "значительного лица" прослеживается именно по линии получения н о в о й шинели Башмачкиным и н о в о г о генеральского мундира, нового чина, к которому присматривается перед зеркалом значительное лицо. Так же, как Башмачкин недавно "построил" новую шинель, так и генерал "недавно сделался значительным лицом, а до того времени... был незначительным" (2, т.3, 128) Он еще не успел привыкнуть к своему новому положению, как и Башмачкин - к своему. Одного "генеральский мундир сбил совершенно с толку" (2, т.3, 133) и он силится подражать своему представлению о генеральском достоинстве, а другого новая шинель заставила следовать заведенному в чиновничьей среде порядку: отметить обнову пирушкой.