Станислав Лем: Приключения Ийона Тихого

ТАРАНТОГА. Погодите. Я уже вижу, куда вы клоните. Нужно сообщать людям известия хотя бы и ложные, зато утешительные. Да?

2-Й ПОСЕТИТЕЛЬ. Вы в плену архаических предрассудков, профессор. Будущее выбросит их на свалку. Представления тридцатилетней давности о розовом будущем ныне признаны ложными. Но они обеспечивали отличное самочувствие, стало быть, были полезны.

ТАРАНТОГА. Они были ложными не потому, что их нарочно фальсифицировали. Просто тогда в это верили.

2-Й ПОСЕТИТЕЛЬ. То-то и оно! Тогда в это верили, а нынче верят в нечто другое. История учит: вчерашние истины становятся сегодняшней ложью. Правда, это происходит само собой — беспланово и стихийно. С подобной стихийностью пора кончать.

ТАРАНТОГА. То есть заняться теорией гуманного надувательства?

1-Й ПОСЕТИТЕЛЬ. Профессор, все мы когда-нибудь умрем. С каждым прожитым годом возрастает вероятность инфаркта, белокровия или рака. Таковы факты. Но разве я стану ежедневно подсчитывать, на сколько увеличилась для меня вероятность белокровия или рака? Так не поступает никто. А если и поступает, мы называем его ненормальным, ипохондриком, человеком, который переживает депрессию и которому нужно лечиться. Вы тоже ведете себя не так, будто в любую минуту можете заболеть раком, но скорее так, будто рак вам вообще не грозит. Мы считаем это нормальным. И никто не думает, будто люди живут в состоянии вечной лжи. Ложь — это совсем иное. Ложь существует во внутреннем круге нашего опыта: скажем, у вас рак, а врачи уверяют, что рака нет и в помине. Ложь существует там, где также существует и правда как нечто доступное непосредственному переживанию; а где ничего такого не существует, нет и лжи. Согласитесь, что Зевс, Афина, кентавры, эринии никогда не существовали. Мы говорим: «это верования древних греков», «это мифология». По-вашему, она была ложью? Если вы хотите быть совершенно последовательным, то должны признать, что была. Но я утверждаю, что ложь — это если бы я всерьез назвал вас кентавром. Так вот, теория экзистенциальной относительности гласит, что внешний круг информации должен благоприятствовать людям. Коль скоро самочувствие определяется тем, что человек думает, а не тем, как на самом деле выглядит то, о чем он думает, следует удовлетворить главную человеческую потребность — в хорошей жизни. Не при помощи наркотиков и химических штучек, разрушающих тело и мозг. Не при помощи мифов, фанатизма, каков бы он ни был, или пустых обещаний, гарантирующих рай в другой жизни, другом месте или другом времени. Потребность в хорошей жизни должна быть удовлетворена здесь и теперь.

ТАРАНТОГА. При помощи лжи?

2-Й ПОСЕТИТЕЛЬ. Ну, вы опять за свое!

1-Й ПОСЕТИТЕЛЬ. Погоди, Гораций. Ты неправильно взялся за дело. Испробуем сократический метод. Скажите, профессор: на вопросы о том, почему мир таков, каков есть, откуда он взялся, куда идет, считается ли он с существованием человека, — на все эти вопросы мы ведь никогда не получим абсолютно достоверных ответов?

ТАРАНТОГА. Ну… в принципе — да. Это спорные философские вопросы.

1-Й ПОСЕТИТЕЛЬ. Говоря «философские вопросы», вы переводите мои слова в плоскость абстракции. Абстракции, которую можно счесть ненужной, в общем-то, роскошью. Дескать, в своей повседневной жизни люди не занимаются такими вопросами. Согласен. Не занимаются, но в каком смысле? В таком, в каком мы обычно не занимаемся фактом, что земля не уходит у нас из-под ног. Что мы в нее не проваливаемся. Иначе говоря: наши верования относительно мироздания и бытия, не поддающиеся проверке, служат почвой, без которой мы и шагу бы не ступили. Эти верования люди создавали когда-то вслепую, бессознательно, как бы на ощупь, и навыдумывали их без счету, но все они вырастали сами собой. Как сорняки. Они не были сознательно приспособлены к чаяниям человека и потому удовлетворяли их только частично, а затем устаревали и отмирали. Одни верования были устойчивее, другие зыбче. Но у нас на глазах увядают и те, что дольше других противились разрушительному действию времени. Цивилизация положила конец выращиванию верований по старинке, дедовским способом, их стихийному разрастанию. Осталось лишь несколько скорлупок, над которыми с тревогой склоняются церкви, пытаясь спасти хоть что-нибудь. Их старания возвышенны, но напрасны. Из скорлупок разбитых верований можно склеить только жалких уродцев — порождения абсурда, отчаяния и ослепления. Разумеется, можно проклинать цивилизацию за то, что она навсегда разделалась с эпохой кустарных вер, сулящих душевный покой, — но стоит ли? Теория экзистенциальной относительности не прошлое оплакивает, а проектирует будущее. Когда-то дома возводили без чертежей и расчетов. По-вашему, и сегодня следует строить так же?