Андрей Столяров - Мир иной

– И что же ты предлагаешь?

– Ничего я не предлагаю. Я просто считаю, что мы недооцениваем противника…

Примерно о том же твердила и Квинта.

Тут дело не в Коккере, считала она, а исключительно в нас самих. Коккер – это просто овеществление наших страхов. Мы приносим земной мир в себе – как пыль, как часть того, чем живем. Он просачивается сюда вместе с нами и воссоздает отношения, привычные для Земли.

– Этого не избежать.

– То есть, Коккер, по-твоему, не виноват?

– Вина – на всех нас…

Мы разговариваем об этом через несколько дней, когда Квинта вытаскивает меня в квартал ремесленников. Она присмотрела там какой-то интересный пейзаж и считает, что мне тоже стоит на него взглянуть.

– Постараемся взять, если понравится. Пусть у тебя дома будет что-нибудь от меня.

– А ты сама? – несколько обеспокоено спрашиваю я.

Квинта глядит себе под ноги, словно надеется что-то найти.

– Мир из грез – очень ненадежный мирок. Дунет ветер, мираж развеется, все это улетит, как обрывки сна…

– Что-то чересчур грустно…

– Ладно, больше не буду… Идем, идем!..

По дороге она расспрашивает меня о гремлине. Чтобы ее не пугать, я про нападение на Обермайера даже не упоминаю. Вообще, стараюсь свести дело к рутине: гремлин как гремлин, стоило коснуться его мечом, и он тут же распался.

– Вероятно, совпало с утилизацией. Таким образом, видимо, происходит выбраковка отработанного материала.

Квинту, однако, интересует не это. Она выпытывает, правда ли что декоративный меч во время схватки трансформировался в боевой и что я сам проявил мастерство, дающееся лишь годами изнурительных тренировок.

– Какое там мастерство!.. Махал клинком как попало!..

– Вот-вот, – говорит Квинта. – В том-то и суть. Махал как попало, а в действительности сражался как профессионал. Ты улавливаешь? Мы перестаем быть людьми, мы становимся чем-то иным.

Я лишь крепче сжимаю ее ладонь.

– Да ладно тебе!.. Это на Земле мы перестаем быть людьми. А здесь мы как раз ими становимся.

За спорами я забываю ей сообщить, что у меня в визуале наметилось серьезное продвижение. Ветки во дворе перестали искрить: покачиваются, как живые, но больше не оставляют за собой электронных следов. Правда, моей заслуги здесь нет. Аль еще на днях сообщил, что им, по-видимому, удалось преодолеть дефицит базовой мощности.

– Помог Леший, ты его помнишь? Предложил совершенно дикую, гениальную идею метакомпьютинга! Главное, что программа сразу же ее приняла. Теперь мы оперируем мощностями на два порядка сильнее прежних.

Аль по-настоящему счастлив. У него даже усы на верхней губе топорщатся, как дворового кота. Я в этих компьютерных заморочках мало что понимаю, но из объяснений, которые он мне охотно дает, улавливаю, что мы более не зависим от технических возможностей сервера. Программа подтягивает резерв из каждого трафика, в результате рабочий контекст неограниченно расширяется.

– Это принципиальный прорыв! Мы теперь на одних туристах будем иметь раз в тридцать больше, чем потребляем!..

Я тоже изображаю на лице бурную радость. Пусть я не очень понимаю специфику возникших проблем, но мне достаточно и того, что кофе уже третий день имеет нормальный «кофейный» вкус, а гномы, насколько можно судить, опять стали послушными и трудолюбивыми.

Кроме того, снова подстраиваются аватары.

Да-да, определенно подстраиваются.

– Стой! – говорю я.

Квинта испуганно останавливается и оборачивается на меня. Я привлекаю ее к себе и без смущенья целую. Квинта этого явно не ждет, однако глаза ее тут же радостно загораются, а от ладоней, когда она меня в ответ обнимает, исходит тепло.

Аватары несомненно подстраиваются.

И вот что меня больше всего удивляет в женщинах. Только что она была сама не своя, мучилась опасениями, переживала, и вдруг, сразу же, как по мановению – ничего. Все отброшено, она снова счастлива. Никаких тревог, никаких тайных сомнений.

Точно умылась легкой водой.

– Ты мне очень нравишься, – говорю я.

– Ты мне – тоже, – немедленно отвечает Квинта.

В квартале ремесленников, как всегда, оживленно. К вечеру в этот район подтягивается большинство наших граждан. Так уж исторически получилось, что все развлечения, если это так можно назвать, все наши публичные мероприятия сосредоточены именно тут. Правда, и само место исключительно симпатичное: множество лавочек, магазинчиков, двориков, площадочек, переулочков. Этакий маленький город в городе. Полный тайн: никогда не знаешь, что откроется за поворотом. Даже старожилы, обосновавшиеся тут с начальных времен, иногда затрудняются объяснить, как пройти к той или иной его части. Архитектура здесь непрерывно меняется. Еще вчера был проход, а сегодня его перегородила сценическая площадка. Или, наоборот, был магазинчик, увешанный страшноватыми инопланетными масками, а теперь – извилистый коридор, выводящий к галереям художников. И ведь никто никому не мешает. Театр на открытой сцене, оформленной как рыцарский зал, показывает что-то, по-моему, не меньше, чем из Шекспира. Кипят страсти, тучный бородатый актер свирепо выхватывает кинжал. Сейчас в свои права вступит смерть. И тут же, через какие-то двести метров, тоже на открытой площадке покачиваются оливкового цвета певцы. У них странные имена, Юлай и Сфинга, и поют они на языке, которого не знает никто. Наверное, изобрели его сами. Сплошные прищелкивания, гортанные вскрики, совершенно непроизносимые сочетания букв. Звучит, тем не менее, потрясающе. Будто молитва неизвестным богам.