Андрей Столяров - Маленькая Луна

– Только не отступать, бороться, не опускать рук… Решение бюро – это еще не решение общего собрания курса… Есть время до осени… Бучагина твоего – тоже не любят…

Кажется, она искренне переживала.

День был жаркий.

Солнце светило – как будто в последний раз.

Обмякли листья на тополях.

– Да-да, конечно… – нетерпеливо сказал Арик.

Он откуда-то знал, что ему следует предпринять.

В лестничном закутке он первым делом открыл пластмассовую коробочку выключателя и вдавил красную кнопку, которая издала громкий щелчок. Компенсатор дернулся напоследок поршнем и смолк. Наступила непривычная тишина. Такой тишины здесь не было уже много месяцев. Затем он взял из ящичка с инструментами новенькую отвертку и аккуратно, выворачивая винтик за винтиком, отсоединил шланги.

В аквариуме как раз начинался очередной донный круговорот. «Крахмал» колыхался, в нем образовывалась тягучая медленная воронка. Это означало, что часов через десять распустится «лунный цветок».

Только он уже никогда не распустится.

Шланги свернулись на полу серыми кольцами.

Отключился, рефлектор, в закутке сразу стало темно.

Тоже – впервые за много месяцев.

Кажется, все.

Следовало бы, наверное, еще слить воду. Однако с этим было бы слишком много возни.

На кафедре он больше не появлялся. К счастью, занятия завершились, сотрудники большей частью разъехались в отпуска. От него как от лаборанта, по-видимому, ничего не требовалось. Если даже что-то и возникало, это, вероятно, улаживали без него. То ли проявляли таким образом деликатность, то ли уже совершенно списали его со счетов. Его самого это нисколько не интересовало. Ну, списали, подумаешь. Ну, забыли – и ладно, бог с ним. У него сейчас были другие проблемы. Впервые за последние годы ему некуда было себя деть. Дни растягивались бесконечной резиной. Не приходило в голову ни одного сколько-нибудь стоящего занятия. Читать старика Макгрейва? Зачем? Просматривать журналы, сборники статей, рефераты? Кому это нужно? Раньше ему вздохнуть было некогда, а теперь оказалось, что время, лишенное плоти, превращается в муторную пустоту. В сутках – двадцать четыре часа, в каждом часе – шестьдесят долгих минут. Чем их заполнить? Его это ужасно изматывало. Он пытался спать, укутываясь в простыни с головой, однако сон развеивался, стоило опустить веки, пытался смотреть телевизор, включая его утром, днем, вечером, но тупость того, что показывали, вызывала лишь раздражение. К тому же, его не отпускали призраки прошлого. Темнота зашторенной комнаты казалось живой. Экран телевизора, брызжущий красками, вдруг начинал расплываться. Проступала вместо него подсвеченная водная зелень, колышущийся «крахмал», пепельные «протуберанцы». Отдавался в ушах вздох работающего насоса. С этим ничего нельзя было сделать.

Единственное, что хоть немного помогало забыться, – это бесцельное многочасовое блуждание по городским улицам. Он выходил утром, когда въезды и перекрестки еще постанывали от напора транспорта, и, чтоб избежать диких толп, рвущихся в центр, погружался в боковые улочки и переулки. У него не было никакого заранее намеченного маршрута. Он и сам толком не знал, куда свернет в следующий момент. И потому то брел длинными проходными дворами, где неожиданно открывались спрятанные от постороннего взгляда целые городки, то попадал в каменные лабиринты, стиснутые заборами, и представлялось, что он не выберется из них никогда, то обнаруживал вдруг себя на глухой, спускающейся к воде набережной реки, где источали забытье тополя, сохранившиеся еще с прошлого века. Сама природа, казалось, была на его стороне. Сначала навалилась жара – такая, что листья с веток свисали разномастными тряпочками, воздух – блистал, в каналах вместо воды текла бурая грязь. А затем, когда город иссох до соляных разводов на тротуарах, пришли пыльные бури, накатывающиеся одна за другой. Ветер поднимал с мостовой колеблющийся легкоперый хвост и тащил его вдоль домов, рассеивая по выступам и карнизам. Следующий порыв опять взметал эту жуть. Пыль уже ни на секунду не оседала. Город погрузился в дремучий раскаленный туман. Пыль скрипела за зубах, забивалась под веки, просачивалась в квартиры, серым угнетающим шевелением заполняла дворы. Спасения от нее не было. По радио рекомендовали носить марлевые повязки. Извещали об антициклоне, который неожиданно продвинулся из Скандинавии. Циклон – не циклон, но иногда уже в десяти шагах ничего видно не было. Арик зачастую не понимал, где находится. Выныривали из пропыленной мути то чугунный фонарь с ребрышками стекла, то оскаленная звериная морда, распластанная по стене, то просевший балкончик, чуть ли не шаркающий по макушке. А однажды, выйдя сквозь Румянцевский садик к набережной Невы, он узрел над собою громаду сфинкса, покоящегося на граните. Почудилось, что каменное чудовище торжествует: равнодушные выщербленные глаза видят пустыню.