Феликс Дымов: Полторы сосульки (Сборник фантастики)

— Безупречная дедукция, шеф. Нет слов!

— Ку-ку! — завершила спор «Маня». Ралль надеялся, что Лина хотя бы улыбнется. Но она слушала равнодушно. А может, и не слушала.

— Эх, горе мое! — Лина отключила экран, положила руки Раллю на плечи, откинулась, долго смотрела ему в глаза. — Я считала психологов более чуткими: им бы первыми откликаться на беду. А у вас дурные задачки на уме.

— Да где ты беду выискала? — Ралль прижал щекой к плечу ее ладонь. Маленькую ладонь. Пахнущую цезием и апельсинами. — Вот жизнь, Линушка. Вот моя работа. И я делаю ее изо всех сил.

— А кому она нужна, такая работа? Присмотритесь к тем, для кого вы ее делаете. Не для себя же трудитесь, для них, понимаешь? Вокруг что ни человек, то аномалия. А вы их, знай, по линеечке ровняете. Усвойте наперед простенькую мысль: где опаздывают психологи, там уже и психиатру делать нечего…

— Ну, это всерьез и надолго. — Маргарита соскользнула с подоконника и, как была нога на ногу, поплыла вниз.

Лина проводила ее глазами:

— Мы убили в человеке любопытство, цель, право на риск, на неиспользованное желание. — Она тряхнула головой. — И знаешь, чем? Изобилием. Да-да, не смейся.

— Это уж слишком, Линушка. От изобилия еще никто не умирал.

— Пока нет. Но радость жить уже отравлена. Как-то личностей поубавилось.

— Наше общество…

— Оставь общество в покое. Мне четыре семестра читали социологию и шесть — историю.

— Все равно твои страхи беспочвенны. Мы… Лина быстро прижала ему губы пальцем:

— У каждого явления два полюса. По-моему, мы не подумав шагнули к исполнению желаний. Всесилие рождает равнодушие. А равнодушие погубит Землю точно так же, как когда-то оно уже убило Марс.

— Еще один домысел. Много у тебя таких?

— Я жалею сейчас об изжитом эгоизме. Он бы еще мог спасти нас. По крайней мере, подхлестнул бы любопытство. От любопытства не так уж далеко до заинтересованности. А нам бы теперь любую цель, хоть самую мелкую, лишь бы каждому. Насаждайте, ребятки, разумный эгоизм. Рано мы его похоронили.

Линка наклонилась над пластмассовым кубиком, шепула что-то, и эринния выпрямилась, успокоенно развернула листочки.

— Вот ты, Ралль: ты бы отдал свою рубашку первому встречному?

— Конечно. Шкаф изготовит мне еще дюжину на выбор.

— Элементарная расшифровка щедрости. И ты даже не заглянешь в лицо тому, кто к тебе обратится за помощью?

— Ну, почему…

— Потому, что мы безразличны друг к другу в своей пылкой любви к обществу. Понимаешь? К обществу в целом. А тот, с рубашкой, по нашей железной логике, не может быть обижен при нашем справедливом строе. Плевать на аномалии. Главное, у него тоже есть где-то такой же шкаф.

— Странная ты сегодня.

— Еще бы. Ты не хочешь меня понять! И все не хотят, отмахиваются. Дескать, истерика сентиментальной девицы!

Ну о чем она говорит? Зачем? Лучше бы уж добрая, старая, не оставляющая следов ссора! Ралль чувствовал этот нарастающий в ней день за днем страх. Но причины не находил…

— Ты хоть задаешь вопросы, выискиваешь странное… Не я, вы странные! Спроси вон у этих! — Лина кивнула за окно. — Думаешь, им очень весело? От скуки шалят. Боятся остаться наедине с собой. Играют в инфантильность, чтоб подольше не взрослеть. Ведь взрослеть — значит, задумываться. А задумываться вы уже давно разучились.

— Послушай, да кто, наконец, тебя обидел?

— Ты. И Янис. И Ростик. И директор института, который не поленился сегодня вылезти из готовой тронуться «Пчелки», чтоб только пожать мне руку. Он тоже считает меня ничьей. А ничья — все равно что общая. Так, мальчики?

Ралль вслед за Линкой обернулся. Обе команды даджболистов, ступая на цыпочках по воздуху в затылок друг другу, подкрадывались к окну. Ростик и Маргарита тащили впереди огромное, наспех вырезанное из картона сердце, пронзенное стрелой, с кровавой надписью: «Джеральд +Лина =!!!»

— Так! — смушенно и дружно гаркнули игроки.

— То-то же. — Линка бодро улыбнулась. — Ну-ка, марш в лабораторию!

Радуясь прерванному разговору (а вдруг все же обойдется без ссоры?), Ралль молча наблюдал, как ребята проплывали над подоконником внутрь. Столов и стульев не хватило, обутые в гермески психологи рассредоточились вдоль стен от пола до потолка.

— Проведем наше совещание на высшем уровне, — прокомментировал событие Гуннар, вытягиваясь возле плафона и подложив локоть под щеку. Густая тень заслонила половину лаборатории.

— Выше некуда, — проворчал долговязый Эдик, умащиваясь по-турецки в воздухе над пультом «Резвой Мани».