Феликс Дымов - Благополучная планета (Сборник)

— Молодец! — похвалил Антей. — С тобой вполне можно договориться. Ну, а как все-таки с антиматерией?

Не отрывая взгляда от землянина, пигмей своими маленькими конечностями повторил всю его незамысловатую жестикуляцию.

— Вот и славненько… — Антей потер руки и передал по биосвязи: — Эска, шли сигнальную вешку на мой пеленг плюс четыре градуса вправо.

От «Мирмико» отделился тоненький самоходный шестик с радиомаячком. Незнакомец будто ждал чего-то, склонив набок шлем. Наконец хлопнул в ладоши, и из его звездолета выскользнула полосатая змейка и понеслась наперерез вешке. Космонавты замерли. Будет или не будет взрыв? «Три, два, один, — начал считать про себя Антей. — Ноль!» Не долетев до точки встречи, оба снарядика словно бы чиркнули о невидимую поверхность и расходящимися курсами ушли в бесконечность.

«Вот так фокус! — изумился землянин. — Вместо притяжения — отталкивание. Значит, все-таки Антимир?»

— Антимир! Ну и что? Испугался? — раздался в шлемофоне приглушенный, чуть-чуть металлический голос.

Антей вздрогнул: скоро черт знает что в голову полезет. Это же голос Эски так искажается при биосвязи…

— Почему подключаешься? — строго прикрикнул он. — Разве я задавал вопрос?

— Транслирую принятый сигнал. Источник — неизвестное существо по пеленгу ноль плюс сорок минут вправо.

Антей присвистнул от удивления:

«Выходит, никакая это не мистика? Мы можем понять друг друга?»

— По крайней мере, сделаем попытку.

«Ну, уж если преодолели языковой барьер…»

— Вот это для меня и остается загадкой. Посредством чего одолели-то?

«По-моему, телепатия — как бы там ее ни называли! — единственный универсальный язык космических встреч!»

— А разность миров? Разность мышления?

«Выдумки. Мозг — вот высшая форма существования материи. Он может развиваться только на одинаковой биологической основе. Странно, как может в этом сомневаться цивилизация, выходящая в Большой Космос».

— Ничуть не странно. Мой мир впервые столкнулся с иным Разумом. Еще не известно, к чему приведет контакт. Антей опешил: «Уж не верят ли у вас в космическую агрессию?»

— Именно это подсказывает опыт. В конце эры Разобщения с нашей планеты бежали бывшие угнетатели. И где-то в пространстве носится сейчас армада вооруженных звездолетов.

«Но это черт знает что!»

— Не понял?

«Я говорю, как насчет обмена информацией?»

— О, достойное предложение. Давайте покажем друг другу родные планеты.

Антей подумал. И решил начать с космодрома. В мыслях возник не знаменитый Байконур, откуда до сих пор продолжают улетать тяжеленные межпланетники, а тот безвестный пятачок посреди желтой выгоревшей степи, до всеобщего разоружения — бывший ракетный полигон, где Антей проходил практику. В хорошо замаскированной ложбине рядками стояли пусковые желоба. На них снаряжали прототипы будущих «Мирмико». Перед вылетом по пятачку сновала масса всяческих машин: компрессорные станции, пузатые заправщики, кабины прозвонки цепей, даже тяжелые имитаторы орбитальных лабораторий. Особенно доставалось при ночных групповых стартах. Невыспавшиеся офицеры поносили на чем свет стоит и конструкторов, и курсантов, и бесконечные отказы. Господи, даже не верится, что приходилось водить такие гробы, что всего за шесть лет обучения техника сменилась полностью!

Однажды снаряженный корабль свалился при старте с желоба: похоже, дрогнул практикант и успел ввести отмену запуска после трехминутной готовности. Счастье пилота и всех находившихся на площадке, что корабль упал на пригорок — горючее и окислитель из пробитых баков растеклись по противоположным склонам и не соединились. Потом их, практикантов технических служб, выстроил командир и предложил:

— Добровольцу, который отбуксирует птичку к месту подрыва, десять суток отпуска!

Остатки корабля зачалили пятисотметровым тросом к трактору и потащили в степь. Искореженная, не подлежащая не только ремонту, но даже сливу компонентов, готовая грохнуть от неосторожного движения гора металла подпрыгивала на выжженных солнцем и дюзами каменных ухабах. А рядом, ведомый из бункера добровольцем Антеем, тогда еще салагой-первогодком, неуклюже вышагивал сервоавтомат и время от времени поправлял ломиком узел троса. Замкнутый всеми своими сенсорами и приводами на датчики оператора, он обеспечивал максимальный эффект присутствия. Настолько максимальный, что, казалось, ты сам трясешься рядом с дымящей пороховой бочкой. Жизни добровольца операция не угрожала. Но сладить с собственными нервами ухитрился бы далеко не всякий. Исключая, конечно, Шимановского — организм его всегда отличался уравновешенностью…