Феликс Дымов - Благополучная планета (Сборник)

— Мамочка, мне надо с вами поговорить.

— Так давай-давай, девонька. А что ж? Я буду рада.

— Нет, мамо, вы меня не поняли.

Она примолкла, поймав себя на том, что обращается к матери на «вы», как это принято здесь, в деревне. В городе ей бы это и в голову не пришло, но сейчас детские привычки властно брали верх.

— Ну, что же ты? Я слушаю.

Галя помедлила, поискала слова помягче, не нашла:

— Мне кажется, вы портите ребенка. Он такой нежный, впечатлительный, во все без оглядки верит. Вы ему наговорили протравы всякого, а он и сам выдумывать горазд, перед людьми неудобно. В общем, не хочу я суеверий.

— Какие ж это суеверия, доню? Если б тебя в свое время не отправили в город, и ты бы кое-что знала.

— Неужели вы до сих пор верите в эти штучки?

— Верю не верю, а посмотри вон, какие для тебя васильки цветут. То-то сын расстарался — им давно отойти пора! Или я попросила Славика черемуху посадить. Дерево капризное, руку чувствует, а у него принялось…

— Ах, мама, да не о том я. Ехали мы, а он говорит, знает, где много людей убито: полынь, видишь ли, на крови иначе растет, а тропник поведал, как их вели убивать из Шишкова. Представляете? Мне на Трофимыча глаза поднять стыдно. Человек сам через все прошел, столько пережил, из уважения к нему нельзя над таким потешаться.

— Так он, говоришь, по тропнику судил?

— Ну! И еще что-то упоминал, я не вслушивалась.

— Вот оно, значаит, как. По тропнику! Я завтра, конечно, схожу, сама проверю. Но токо учти: коли Стрижик сказал, то никуда не денешься, по его выйдет…

— Ничего не понимаю. Да что же это такое? О чем? Зачем?

— Ты, Галюся, тогда крошкой была, не вынесла горя людского, память потеряла. Я очень боялась за тебя, падучей боялась, оттого в город к сестре и спровадила. Да все равно, вишь, тяга к живому у тебя от нас. Эх, если б не падучая — в нашем роду она многих отметила… С ней главное — не поддаться, тогда она человеку великую силу оказать может. С тебя какой же спрос был? Пришлось отступиться. Чужая ты лесу и траве. И они для тебя немые. Так хоть мальцу не мешай: талант у него к ведовству. Большой талант. Умру — все со мной вместе уйдет. Кому передам?

— Прости, мама, ему еще жить и жить. Не позволю пустяками голову забивать. Наука вас не признает…

— Тем для нее хуже. Может, когда и захочет признать, к ведунам повернуться, да не слишком бы поздно. Боюсь, успеют нас извести…

— Все равно не разрешаю. Я сама теперь ходить за ним стану.

— Поступай как знаешь. Гляди токо, не я, ты мальчонку не испорть.

— За девять лет не испортила и дальше как-нибудь справлюсь.

— Дурное дело — нехитрое. «Как-нибудь» — это мы все умеем. А надо бы крепко подумать, промашки не дать.

Андреевна согнулась, бессловесно подвигала губами и, осторожно стуча клюкой, отошла к кровати. Галя хотела что-то сказать. Поняла бесполезность любых слов — все будут не к месту. Подоткнула причмокнувшему во сне Стрижу одеяло. Потушила свет. И на цыпочках в темноте двинулась к раскладушке. Кровати долго скрипели под обеими, но скрип не мог убить обидной тишины, которую еще подчеркивал доносящийся с дальнего выпаса звук одинокого медного колокольчика.

Славик проснулся, как всегда, сразу, свесился с кровати, высмотрел в утреннем полусвете раскладушку, припомнил весь вчерашний день. Тихо засмеявшись, решил, по привычке наскоро искупнуться — пока мама спит. Выскользнул за дверь. Зажмурился от солнца. И так, с закрытыми глазами, путаясь в грядках, перебежал огород. На миг стало знобко от вида воды, но он пересилил себя, шагнул с берега.

Когда ныряешь «солдатиком», нет потери ориентировки, которая появляется при прыжке «ласточкой». Тело неторопливо опускалось, и Славка держал инерцию — почти парил, минуя то холодные, то теплые струи. Дна не достал: что-то цапнуло за левую ногу, обвилось вокруг бедра.

Первым чувством была гадливость, первым движением — отшатнуться. Но неизвестное переползло на пальцы другой ноги. Славка дернулся, закричал, вода ворвалась в горло… Какой-то молнией озарения он понял, что если сейчас закашляется, то все, конец. Эта мысль пришла быстрее страха. Стриж успокоил руки, готовые замолотить по воде в попытке выметнуть тело вверх, убедил себя, что попал в водоросли, что забарахтаться — значит, неизбежно запутаться. Успел отогнать предательское сомнение: в этом месте на твердом песчаном грунте никогда не росли водоросли.

Обрывками, все сразу (но Славка каким-то чудом их различал) пронеслись чужие, Колькины или Римкины, слова:…затягивает — ныряй глубже и уходи… на водорослях делай меньше движений… не мельтеши, не паникуй…