Крис Бекетт - Площадь Пикадилли

Все эти три соображения теперь в значительной степени теряют свою актуальность. Центр разрастается, Настоящие люди и виртуальные отдаляются друг от друга; синхруалы давно утратили ощущение материального мира как реального. Так что теперь Центр получил возможность — как в политическом, так и в техническом отношении — изолировать материальный город от виртуального. В каком-то смысле, с учетом дороговизны сети датчиков, сделать это оказалось проще, чем сохранять существующее положение вещей.

Но, если честно, меня не радует перспектива проснуться в Лондоне, где имплантаты уже не будут действовать, где не встретишь синхруалов, а сами мы окажемся брошенными на произвол судьбы среди руин. А точнее, испытываю чувство страха и одиночества. Я думаю, что попросту оправдываю наш нынешний образ жизни, говоря, что синхруалы нам нужны из практических соображений, что их присутствие — не больше чем неизбежное зло.

Насколько мне помнится, свое обещание Кларисса держала всего-навсего два дня, а потом в очередной раз двинулась на своей коляске в город. На той же неделе она опять побывала рядом с «Уолтемстоу», хотя на этот раз объехала станцию стороной и не устраивала никаких сцен. Не прошло и месяца, как Кларисса стала заряжать аккумулятор, готовясь к большому путешествию — в самый центр Лондона. И вот она снова отправилась в путь, прыгая по кочкам, объезжая ямы и упорно отказываясь думать о том, надолго ли хватит зарядки.

Ехала она, как всегда, с выключенным имплантатом. Вокруг стояли вымершие дома, заброшенные заправочные станции, а пустынная дорога уходила вдаль, вся в ужасных колдобинах, образовавшихся от многолетних заморозков. Но изредка Кларисса останавливалась ради тех инъекций, которых она постоянно так жаждала, тех мгновенных вспышек комфорта и уверенности, которые исходили от ее имплантата, стоило ей увидеть внезапно возникший из мертвых развалин оживленный город.

— Я еду на площадь Пикадилли, — говорила она людям у выстроившихся в шеренгу магазинов в Сток-Ньюингтон. — Меня брали туда с собой, когда я была маленькой, посмотреть на разноцветные огоньки.

Покупатели все как один отворачивались.

— Мне так нравились эти огоньки, — сказала она букмекеру, стоящему около своей конторы в Ислингтоне, — нравилось, как они рябили и искрились. Все это электричество! Все эти прелестные краски!

— И чего тебе дома не сидится, привидение ты этакое? — проворчал мужчина, когда она заспешила дальше.

— Надеюсь, у них там все еще такие огоньки, не правда ли? — спросила она у молодой женщины на Кингc-Кросс. — Конечно, не настоящие, а такие, чтобы вы, люди, могли их видеть?

— О да, — ответила молодая женщина по имени Лили. — Там, на площади Пикадилли, прелестные огни, но, видите ли, они вполне настоящие. И даже близко не похожи на материальные.

Лили не отличалась особой привлекательностью и радовалась любому дружескому общению. У нее было округлое простоватое, с очень низким разрешением лицо, совершенно плоское, словно сделанное из куска картона. Синхруалы могли выбирать себе такую внешность по степени привлекательности и качеству разрешения, какую позволял им их кошелек, но кое-кто из них, судя по виду, обладал весьма скромными возможностями. Лили, безусловно, была бедной. Глаза — крохотные, как две точки, кожа — стандартного розового оттенка, одежда — не более чем примитивные цветные лоскутья, а улыбка — просто изогнутая линия.

— Я почти уверена, что, так или иначе, они не материальные, — сказала она своим слегка металлическим, с низким разрешением голосом. Но потом поняла, что была груба, и от раскаяния улыбка ее неожиданно перевернулась вниз. — Ах, дорогая. Я не имела в виду, что там что-то не так — ну, понимаете, — насчет того, что они не материальные. На самом деле все не так.

— О, не беспокойтесь. Мне все время так говорят. А вы первый доброжелательный человек, которого я встретила с тех пор, как выехала из дому.

Кларисса открыла фляжку с кофе и, все так же сидя в своей инвалидной коляске, налила его в чашечку. Стояла середина октября, прохладный осенний день клонился к вечеру, и она начала мерзнуть.

— Когда я была маленькой девочкой, отец однажды взял меня с собой, чтобы показать огоньки на Пикадилли-сёркус. Видимо, когда мы оказались там, я спросила его, где клоуны и тигры. [3] Английское слово «circus» имеет несколько значений, в том числе «цирк» и «круговая площадь с радиально расходящимися улицами». «А где хорошенькие девушки в трико?» — хотелось мне также знать. А он сказал, что это не цирк: «Это просто круг, по которому машины разъезжаются в разные стороны». Сама я не помню той беседы, но зато хорошо помню, как стояла там, а вокруг мелькали красивые электрические лампочки, и меня уже не волновали ни тигры, ни красотки в трико. В детстве цвета всегда завораживают. Я смотрела то в одну сторону, то в другую, но мне хотелось видеть их все разом, так что под конец я решила покружиться на одном месте.