Александр Абрамов - «На суше и на море» - 72. Фантастика

— Вряд ли это входило в намерения конструктора.

Спустившись в холл, Майкл направился к выходу, но Иван жестом остановил его и подвел к витрине, где лежало несколько книг в темно-багровых переплетах, а поодаль — фолиант в обложке радостного пурпура.

— Вот наши книги жизни и смерти. Это, — легко коснулся Иван книг в переплетах цвета запекшейся крови, — книга смерти. Здесь животные и птицы планеты — жертвы человеческой цивилизации. А в этой книге жизни, — лицо его словно засветилось, когда он открыл первую страницу пурпурного фолианта, — названы животные, возвращенные к жизни. Конечно, — уточнил он, — не только нашим Генетическим Центром, но и остальными Центрами на материках. Эти новые страницы истории человечества, точнее, человечности — самое драгоценное наше завоевание.

— Может быть, ты знаешь, Иван, — задумчиво сказал Майкл, рассматривая витрину, — в древнем зоопарке Нью-Йорка за клетками со львами и тиграми был павильон, в котором содержалось «самое опасное животное на Земле», как гласила надпись. Когда посетитель опасливо заглядывал за бронированную решетку, то обнаруживал себя: задняя стенка клетки была зеркальной. И все-таки все было бы блестяще, — продолжал Майкл, — если бы не ваш излишне сентиментальный «Феникс», которого вы практически обожествляете. Не удивлюсь, если окажется, что вы ежедневно совершаете перед ним намаз и только после этого приступаете к работе.

— Ты слишком преувеличиваешь нашу правоверность, — усмехнулся Иван, — атавистическую веру в святость авторитетов. В конце концов мы никогда не устраивали аутодафе для еретиков.

Майкл скептически хмыкнул, скользнув взглядом по его напряженному лицу, потом примирительно сказал:

— Ты знаешь, я с детства не любил всякие торжественные церемонии, шеренги марширующих девиц во главе с тамбурмажором и прочую дребедень, хотя у нас это стойкая традиция, и никогда не верил в душеспасительность изречения, что, мол, в споре рождается истина. Его любят повторять выпускники школы, обожающие прописи.

— Когда-то Фрэнсис Бэкон взял на себя труд сопоставить полярные по смыслу народные пословицы — наверное, ему осточертели ссылки на здравый смысл. И что же получилось? — иронически улыбнулся Иван. — Каждая пословица по-своему была весьма убедительной. Где истина?

— Хотел бы я обнаружить среди этих истин хотя бы одну в защиту «Феникса», — отмахнулся Майкл от спора. — Мне он, признаться, действует на нервы.

— В свое время в Голландии сделали манекен-автомат для обучения стоматологов. Если студент ошибался и сверло бормашины входило в десну, автомат дергался в кресле, имитируя боль, а из десны выступала кровь, конечно, лишь имитация. Сопоставь этот примитивный автомат с «Фениксом».

— Утешение слабое, — буркнул Майкл. — Вы видите в «Фениксе» некое воплощение гуманизма, а я только вашу непомерную чувствительность.

— В этой чувствительности, Майкл, несгибаемый стержень — гуманизм, о котором ты такого невысокого мнения. Насилие никогда не достигает цели. И тебе эта аксиома нашей цивилизаций известна не хуже, чем мне, — спокойно отозвался Иван, закрывая пурпурную книгу. — Насилие сеет семена сопротивления, и какие всходы они дадут — неизвестно. Надо бы тебе поговорить с Васильевым, главным конструктором «Феникса». Может быть, он сумеет победить твой скепсис.

— Посмотрим, — снисходительно кивнул головой Майкл.

Высокий, подтянутый человек сидел на перекладине забора, опоясавшего луг, и, положив ноги на нижнюю планку, всматривался в крохотного жеребенка, резвившегося около матки. Пососав ее, требовательно подталкивая мордой в живот, жеребенок настороженно замирал, ловя широко раскрытыми, вздрагивающими ноздрями теплый луговой ветер, и, распушив хвост, носился по кругу, не отбегая далеко от кобылы. Иногда он устремлялся во всю прыть к жеребцу, который пасся поодаль, но тут же останавливался, взбрыкивая всеми четырьмя ногами в воздухе, и, когда жеребец недовольно поднимал голову, мчался обратно и с нарочитым испугом жался к теплому боку матери.

Человек довольно посмеивался, покачиваясь на перекладине, и так был поглощен созерцанием эволюций жеребенка, что не заметил подошедших, пока Иван не коснулся его плеча. Он порывисто обернулся и нахмурился:

— Что случилось?

— Алеша, представляю тебе Майкла, нашего американского гостя. Он тоже потомок лихих ковбоев, и вы, я полагаю, сумеете найти общий язык.