Григорий Гребнев - Пропавшее сокровище. Мир иной

— Кто живет во Франции? — быстро спросил Кортец.

— Мадам де Брентан, дочь князя Джованни Ласкариса Палеолога, — помедлив немного, ответил Джейк Бельский.

«Специалист по живописи» ухмыльнулся.

— Я вижу, ваш папа был дьявольски предусмотрительным человеком. Он очень хотел пойти дальше боярина Ивана Бельского и заполучить не одну только антологию византийских поэтов.

— Да, он всю жизнь лелеял эту мечту, — сказал Джейк Бельский. — Но отец меньше всего думал о деньгах. Он лишь хотел отомстить своему брату, князю Платону, отбившему у него жену, красавицу Эжени де Мерод… Эту историю я расскажу вам в другой раз.

Кортец внимательно поглядел на русско-американского князя и подумал уже без всякой неприязни:

«Гм!.. А он, кажется, неглуп, этот желторотый Джейк. Сэмюэль Грегг недаром поставил на него…»

— Ладно! — сказал он. — Я ничего вам и мистеру Греггу не обещаю. Но, не разглашая ваших замыслов, я наведу кое-какие справки, прощупаю кое-где почву и только после этого смогу дать окончательный ответ. Этот архаизм оставьте у меня. — Кортец кивнул на трубку пергамента. — Если вы, конечно, мне доверяете. Мне надо показать его одному толковому человеку. Он хорошо знает византийскую литературу и многое другое.

— Конечно, сэр! — с величайшей готовностью воскликнул Джейк Бельский. — Пожалуйста, оставьте у себя этот пергамент. Отец сказал, что он принесет счастье тому, кто захочет присоединить этот титульный лист к книге, от которой он отделен.

Он встал. Кортец нажал кнопку звонка.

— Приходите завтра.

— С удовольствием, сэр.

— Не «сэр», а «месье», — снисходительно поправил Кортец. — Обращение «сэр» во Франции многие не любят. Да и не только во Франции.

— Понимаю, месье…

Зашуршала шелковая юбка. Вошедшая Мадлен сразу же поняла, что молодой американец не напрасно расстался с долларом, когда настойчиво просил ее доложить о себе Кортецу.

— Мадлен! — напыщенно произнес Кортец. — Князь Джейк Бельский завтра будет у меня в десять утра. Проводите его прямо в кабинет.

Мадлен грациозно сделала книксен перед князем Джейком Бельским.

В тот же день Педро Хорхе Кортец посетил кафе «Гуинплен». Он давно здесь не был, но завсегдатаи узнали его сразу. Это были маршаны — перекупщики картин, небогатые антиквары, художники молодые и уже много лет «подающие надежды», натурщицы, любители картин и редкостей. В кафе, как всегда, было шумно, но шум усилился, когда в дверях показалась массивная фигура Кортеца. Среди посетителей было немало тех, на ком иногда неплохо зарабатывал месье Кортец, и тех, кто иногда зарабатывал (не слишком много) с его помощью. Послышались возгласы:

— Ого! Дон Педро собственной персоной!

— Великий конкистадор из Стамбула!

— Салют, месье Кортец! Присаживайтесь!

Отвечая на приветствия и помахивая волосатой рукой со сверкающими камнями на коротких пальцах, месье Кортец внимательно оглядывал зал.

— Он кого-то ищет… — сказала маленькая натурщица с большим черепаховым гребнем в золотой копне волос.

— Да уж, наверное, не тебя, — ответил ей молодой, весьма кудлатый художник со старинным жабо вместо воротничка и с большой пиратской серьгой в левом ухе.

— Кто-то сегодня заработает, — меланхолично произнес старый «маршан», провожая Кортеца кислым взглядом. — Это ловкач!..

К Кортецу подошел буфетчик, круглоголовый человек в белом переднике.

— Месье Кортец, вы кого-то ищете?

— Да, месье Птибо. Мне нужен профессор Бибевуа.

— Он уединился. Что-то пишет в бильярдной.

— Мерси…

Кортец хотел пройти в бильярдную, но что-то вспомнил и спросил:

— Он должен вам, месье Птибо?

Буфетчик развел руками:

— Как всегда, месье Кортец.

— Много?

— Неделю уже не платит. Три тысячи франков. При нынешнем курсе это, конечно, не так уж много, но…

— О ла-ла! Узнаю профессора! — Кортец похлопал буфетчика по плечу. — Не унывайте, месье Птибо. Может быть, мне удастся это дело уладить.

Он прошел в соседнее помещение. Здесь стояла относительная тишина, слышно было только, как щелкают белые шары на зеленых лужайках бильярдных столов, стукаясь друг о друга. Время от времени маркер торжественно возглашал:

— Карамболь, месье Роже! Тридцать два!.. Карамболь, месье Капо! Шестнадцать!.. Удар не засчитан!

В углу подле стойки с киями, у подоконника, примостился на вертящемся стуле пожилой человек, облаченный в невероятно потертую визитку. Худобой своей, чахлым лицом, острой бородкой и похожими на пики усами он напоминал Дон-Кихота, а длинными руками и большими оттопыренными ушами — орангутанга. Сзади был хорошо виден его стриженый угловатый череп, посеребренный сединой. Человек быстро писал. Перо его авторучки стремительно порхало по бумаге, исписанные листы он неуклюже отодвигал в сторону. Это и был Леон Бибевуа, которого все знакомые называли «профессором», хотя вот уже десять лет прошло с тех пор, как он был изгнан из последней гимназии за пристрастие к крепким напиткам.