Боб Шоу - Bob Shaw

Уиллетт открыл дверцу и сел рядом.

– Вы же провели с ней почти весь день.

– Успокойся, я не звонила по межгороду, так что это не будет стоить ни гроша.

– Меня не волнует плата за переговоры. Просто интересно, что за неотложные вопросы вы решали.

– Господи, Уиллетт, ты прямо дитя малое! Конечно же, мы обсуждали чисто женские дела.

Мюриель запустила руку под сиденье и нашарила среди трех пар обуви, которые постоянно держала в машине, матерчатые туфли без каблуков. Несмотря на все благие намерения, в Уиллетте вскипела злость. Ну разве хоть один мужчина на свете способен превратить автомобиль в передвижной гардероб?!

– Сели? – обратилась в пространство Мюриель и, не дождавшись ответа, почти миролюбиво добавила: – Вот и славненько.

Наконец она надела туфли, пристегнула ремень и повернула ключ, предусмотрительно оставленный мужем в замке зажигания. Уиллетт уже приготовился к ритуальному сражению с ручным тормозом, но Мюриель, будто впервые в жизни заметив озарившийся огнями приборный щиток, подозрительно спросила:

– Уиллетт, почему здесь загорелась леечка?

Тот, закрыв глаза, переспросил с деланным недоверием:

– Загорелось что?

– Ты, часом, не оглох? Почему леечка горит?

– Господи, Мюриель! Я же сотни раз объяснял, как работает автомобиль, а в результате ты меня спрашиваешь про простейший указатель! Да еще и называешь его леечкой!

– Но он же вылитая леечка, которой я дома цветы поливаю.

Не открывая глаз, Уиллетт тяжело вздохнул.

– Может, все-таки не леечка, а указатель давления масла?

– Какое мне дело до твоих дурацких названий! Скажи лишь, почему горит.

– О боже! – простонал Уиллетт, чувствуя болезненное жжение в животе.

– Не богохульствуй! – возмутилась Мюриель. – А если тебя не волнуют твои глупые ржавые указатели, то меня и подавно!

Она завела двигатель, после привычной борьбы отпустила ручной тормоз, врубила скорость и рванула машину с места так резко, что, не вращайся задние колеса в рыхлом покрытии подъездной дорожки свободно, непременно заглох бы мотор. По днищу крупной картечью забарабанил гравий. Уиллетт поморщился, как от зубной боли.

На пересечении с автострадой Мюриель свернула налево, к Бат-роуд, и, внезапно обретя благодушие, произнесла:

– Не сердись на меня, Уиллетт. Расслабься. А то у тебя не ровен час еще сердце прихватит.

Искренность ее заботы вызывала у Уиллетта некоторые сомнения, но вслух он ничего не сказал. Вдруг ему вспомнился покойный друг. Не эта ли мнительность под конец жизни привела беднягу Хэнка к прогрессирующей паранойе?

Обучать свою жену водить автомобиль Хэнк отказался наотрез. По этому поводу он обычно говорил:

– Да я, старик, лучше суну башку в пасть разъяренному тигру!

Он был твердо убежден, что именно уроки вождения и доконали Эдварда.

– Понимаешь, это был главный козырь Берил. Оттого-то она и отказалась от автошколы и не выучилась водить машину до свадьбы! Выжидала, пока здоровье Эдварда окончательно расстроится.

– Звучит, конечно, интригующе, но верится с трудом, – небрежно заметил Уиллетт.

– Ты еще убедишься в моей правоте! И моли Бога, чтобы Мюриель не применила сестричкину тактику к тебе, старичок! Даже если она на колени встанет, не сажай ее за руль, иначе кончишь, как недотепа Эдвард. На его месте я еще в прошлом году свалил бы куда-нибудь в Австралию, а то и подальше.

Вечно мрачным Эдвард запомнился Уиллетту в основном благодаря своим язвительным рассказам о причудах Берил за рулем. Например, он говорил:

– Заглушит мотор, покосится на меня и включает «дворники».

Или:

– Зеркальце заднего вида она всякий раз ставит так, чтобы собой любоваться, а не на дорогу смотреть.

За кружкой пива Уиллетт с Хэнком частенько облекали накопившиеся в душе горечь и попранное мужское достоинство в едкие реплики.

– Эдвард раскис, и теперь женушка его непременно достанет, – пророчески заявил как-то Хэнк, точно гадалка вглядываясь в дно своей пивной кружки. – Он ступил на ту же скользкую дорожку, что и старина Клив перед смертью. Помяни мое слово!

– Но зачем, скажи на милость, женщинам средних лет изводить своих мужей? – пряча усмешку, поинтересовался Уиллетт.

– А затем, старичок, что мы им больше не нужны.

– Как так?

– Видишь ли, после того, как мужчина зачал детей и вознес на алтарь финансового благополучия семьи свое здоровье, весь интерес женщины к нему сводится лишь к его страховому полису. Отныне он – в пути.