Боб Шоу - Bob Shaw

Вставать Брайн не спешил. Закинув руки за голову, он привычно размышлял, что же случилось с девушкой, на которой он женился всего лишь восемь лет назад. Как такое тоненькое подвижное создание стало безнадежной толстухой? Почему аккуратные остренькие груди расплылись выменем, а мальчишеские ягодицы и бедра превратились в мешки жира, на которых даже от легкого шлепка остаются обширные, не проходящие неделями синяки. Правда, за ставшими чужими чертами Брайну изредка удавалось разглядеть прежнюю Джун, но в последнее время такое, к сожалению, случалось все реже и реже.

Временами ему казалось, что бесповоротно изменилось не только тело любимой, но и ее разум, и в результате она превратилась в совершенно иного человека. Такое объяснение вызывало отвращение и даже приводило в ярость, но в самом деле: та, знакомая ему, хрупкая, тоненькая Джун непременно бы бежала из жирной тюрьмы плоти, а эта чужачка, с которой он в последние годы делил кров, была ее полной противоположностью. Ведь не могла же, не могла прежняя Джун быть столь снисходительной к топившим ее волнам бледной плоти, не стала бы так беспечно потворствовать тирании собственного обезумевшего желудка. Нет, всему виной толстуха, что возится сейчас на кухне с завтраком. К примеру, последний ее самообман – диета, согласно которой из рациона полностью исключаются углеводы, а жиров и белков, наоборот, можно лопать сколько душе угодно.

Помогла ли такая диета хоть кому-нибудь, Брайн не знал, но мог поспорить, что Джун от нее проку не будет. Ведь жена использует диету не для того, чтобы похудеть, а лишь для оправдания трех, а то и четырех обильных трапез у него на глазах и безудержного поглощения сладостей в его отсутствие.

Запах жарящегося окорока из кухни сообщил Брайну о том, что жена по-прежнему придерживается новой формы самообмана. Он встал, бесшумно ступая босыми ногами, спустился по лестнице и резко распахнул дверь кухни. Джун, склонившись над открытым мусорным ведром, пожирала из пластикового стаканчика шоколадное мороженое. Увидев мужа, она испуганно вскрикнула, бросила стаканчик в ведро, отпустила педаль и едва слышно прошептала:

– Там оставалось на самом донышке, и я только…

– Не кори себя, дорогая. Преступления ты не совершила. Да и что за жизнь без удовольствия от еды?

– А я боялась, что ты… – Во взгляде жены хоть и не было полного доверия, но все же читалось явное облегчение. – Что ты ненавидишь меня за то, какая я.

– Чепуха!

Брайн обнял и привлек к себе жену, привычно поборов страх перед ее расплывшейся плотью и неприязнь к нелепым и безвкусным тряпкам на ней.

Самому Брайну недавно стукнуло тридцать, и был он высоким, стройным, подтянутым малым с рельефной мускулатурой под тугой эластичной кожей, как на рисунках Леонардо. Страшась стать таким же жирным и безобразным, как Джун, он неукоснительно соблюдал строжайшую диету, нередко ел всего раз в день и трижды в неделю усердно занимался атлетикой.

Сочтя, что вытерпел контакт с телом жены достаточно долго, Брайн отстранил ее от себя и сказал:

– Дай знать, как только кофе будет готов. Мне через тридцать минут выходить.

– У тебя же сегодня выходной, – удивилась Джун.

– Ничего не поделаешь, выходным придется пожертвовать. Сегодня беру интервью у Хеймиша Коркорана.

– А почему не в рабочий день?

– После ухода из госпиталя Коркоран живет затворником, и мне повезло, что он вообще согласился на встречу со мной.

– Бедняжка этот Коркоран! – посочувствовала Джун. – Говорят, несчастный случай с женой свел его с ума.

Брайн интересовался лишь одним примечательным аспектом работы известного биохимика, а отнюдь не его личной жизнью, поэтому он, слегка пожав плечами, бросил:

– Всякое болтают.

– Сухарь ты бесчувственный! – неожиданно взвилась Джун. – Подозреваю, что, придя однажды домой и обнаружив располосованное каким-нибудь маньяком мое остывающее тело, ты вот так же равнодушно пожмешь плечами и отправишься на поиски новой женщины!

– Не раньше, чем похороню тебя, дорогая. – Увидев ужас на лице жены, Брайн расхохотался. – Не мели ерунды, глупышка. Тебя я ни на кого не променяю. Женился я раз и на всю жизнь.

Джун, тяжело вздохнув, пробормотала:

– Хотелось бы верить.

Брайн, с наслаждением подточив на ремне опасную бритву, чисто выбрился, не спеша выпил чашку крепкого черного кофе без сахара и направился к двери. Джун по-прежнему сидела на кухне, и складки ее бедер свешивались со стула.