Эдгар Пенгборн - Дэви

Работая ножом — я бы не смог дотронуться до нее рукой и удержаться от рвоты, — я убедился, что ее шея сломана. Можете сомневаться, если хотите, — вы никогда не видели моего мута с Северной горы и его ручищ. Ее тело было слегка окоченевшим, и вереница крошечных желтых муравьев-трупоедов успела проложить к ней дорогу, так что, очевидно, она была мертва уже несколько часов. Чаща была слишком густой, чтобы пропустить ворон или стервятников, а маленькие лесные шакалы, говорят, не прикасаются к телу черного волка. Я немного попортил муравьиную дорожку и теперь глупо смотрел, как они снуют, восстанавливая ее. Засохшая кровь на камнях, земле и стебле лозы принадлежала не мертвой волчице, у которой, кроме сломанной шеи, не было ни единой раны.

Я понял, что это означает. Она напала на мута, когда тот был рядом с лозой. Кусты были примяты и сломаны; тяжелый валун выдернули со своего места, оставив в земле сырую вмятину. Это должно было произойти вчера — видимо, когда он возвращался с пруда. Очевидно, от горя он потерял бдительность, удивляясь, почему не превратился в «мужчину-прекрасного».

А возможно, он поднял розовый камень, обнаружил, что его сокровище исчезло, и пошел, готовый в ярости нападать на все движущееся…

В любом случае, виноват был я.

Пасть волчицы была раскрыта, зубы сухи. Я заметил, что один из огромных клыков в нижней челюсти давно сломался, оставив лишь почерневший обломок в загноившейся лунке. Мне никогда прежде не приходило в голову, что черный волк, как и любое другое чувствующее существо, может страдать… Другой длинный клык в нижней челюсти был коричневым от засохшей крови.

Я взобрался на тюльпанное дерево. Там пятна крови были повсюду. Я не думал, что он, потеряв столько крови, мог остаться в живых, но все же позвал:

— Я вернулся. Я несу его тебе. Я брал его, но теперь несу назад.

Я забрался на толстый сук над его гнездом и заставил себя взглянуть вниз. Желтые муравьи, должно быть, протоптали свою дорожку по противоположной стороне ствола, иначе я бы увидел их раньше…

Он был человеком. Поняв это, я задумался, сколько же из того, чему меня учили в школе, основывалось на лжи.

Я один помню его. Вы можете помнить только то, что я написал о нем, пустую болтовню. И сейчас, когда я пишу эти строки, я единственный, кто когда-либо знал о нем, кроме Ники и Диона, ибо я никогда не говорил никому другому, как я заполучил свой золотой горн. За исключением еще одного человека, который уже мертв…

Я вернулся в свою пещерку, и день прошел мимо меня. Правильно или нет, к добру или ко злу, но золотой горн был теперь моим.

Я помню получасовую горячку от осознания того, что я, я сам, рыжеволосый Дэви, жив. Мне пришлось скинуть одежду, щипать, шлепать и рассматривать каждую часть своих ста пятнадцати фунтов чувствительного мяса. Я пошлепал ладонью по нагретой солнцем скале, наслаждаясь простым сознанием того, что я могу это сделать. Я покатался по траве, я сбегал в лес, испытать чувство любви к древесному стволу и немного поплакать. Я покидал камни и посмеялся, слыша, как они шелестят далеко в листьях…

Я не поеду в Леваннон на норовистом чалом жеребце, с тремя сопровождающими и служанками, раздвигающими для меня ноги на каждом постоялом дворе. Но я пойду.

Я осмелился в тот день кое-что выучить. Смирение пришло позже: играя сейчас, я знаю, что могу лишь дотронуться до краешка искусства Былых Времен, рядом с которым лучшая музыка наших дней — просто воробьиное чириканье. Но в тот день, прежде чем до крови стереть губы, я на своих ошибках выучился, как подобрать мелодию, которую слышал еще ребенком. Думаю, «Воздух Лондондерри» был первой музыкой, которую я познал — ее напевала моя дорогая толстая сестра Карнейшн. Любопытство заставляло меня преодолеть обычную усталость. Я обнаружил существование нот; мой слух сказал мне, что я играю их верно.

Благодаря огромному словарю, я знаю, что мой горн в Былые Времена был известен под названием «валторна». Систему клапанов можно держать в исправном состоянии: современные ремесленники способны на это — его немного починили в Олд-Сити. Сам же горн мы никогда не сможем скопировать. Я играю на нем вот уже почти четырнадцать лет, задумываясь порой, счел бы меня трубач Былых Времен обещающим новичком или нет.

Когда в тот день я закончил свои лесные занятия, день уже почти прошел. Я запоздало подкрепился остатками бекона и краюхой овсяного хлеба. Затем выкопал в земле яму, довольно далеко от моей пещеры, и зарыл котомку с горном, завернутым в серый мох. Только моя память была мне ориентиром, ибо я знал, что вернусь очень скоро. Я уйду из города — это, я знал, было так же предопределено, как и восход солнца. Но на ту ночь я должен был вернуться в Скоар.