Абрам Палей - В простор планетный (с иллюстрациями)

Нет, ничего.

Но так же строго велено не уходить далеко одной. А она, кажется, слишком удалилась от института. Вздохнув, Герда поворачивает обратно.

О чем вздох?

Не от огорчения же, что прогулка идет к концу?

Нет, конечно. Таких прогулок впереди много. Всего много.

Жизнь впереди. У нее будут две целые живые руки. Она вернется на Венеру. И еще какие-то смутные, неопределенные, но радостные предчувствия…

А рука… Не болит, но и не дает забывать о себе, как та, здоровая. Той не замечаешь, пока ею не надо что-нибудь делать, с ней все обычно. А эта в становлении. Она растет.

Герда пока не видит ее роста, но вчера измерительный аппарат показал: на первые доли миллиметра удлинилась кость. И облегающие ее мышцы со всеми атрибутами: нервными стволами, их ответвлениями, сосудами, кожей.

Она тогда спросила Рашкова:

— Что же было с теми собаками?

— Для своего времени это изумительные опыты, — сказал он. — Тогда работали почти наугад, и все же кость удлинялась…

— Как у меня! — воскликнула Герда.

— О нет, далеко не так. Теперь процесс идет регулярно и комплексно. И мы можем управлять его ходом. А тогда не знали гормона-стимулятора и выделяющих его желез. Были известны лишь немногие крупные железы внутренней секреции и немногие гормоны. Сейчас мы знаем сотни гормонов. Знаем множество микроскопических желез, рассеянных в разных частях организма. К их числу относятся и железы гормона-стимулятора. Их известно уже несколько сот. Мы умеем усиливать и ослаблять их деятельность, изменять в нужном направлении состав гормона, а также вырабатывать его синтетически. Тогда шли эмпирическим путем. Раздражали культю — и все. Но это была, пожалуй, гениальная идея. Немного удлинялась кость. Мышцы не нарастали. Сосуды и нервы не удлинялись. Процесс быстро прекращался, и дальнейшим раздражением возобновить его не удавалось.

— Только-то? — удивленно промолвила Герда.

Рашков засмеялся:

— Очень возможно, что так же воскликнул кто-нибудь из присутствовавших при первом полете реактивного самолета в 1928 году. Самолет поднялся на тридцать метров, продержался в воздухе немногим больше минуты и пролетел почти полтора километра. А теперь ты в ракетном корабле прилетела на Венеру и вернулась обратно. И это далеко не предел…

Он положил свою большую белую руку на ее здоровую ладонь, лежавшую на столе.

Герде стало горячо, радостно и неловко. Она было сделала движение убрать свою руку. Нет, не убрала…

— Ну, вот и все, — сказал Рашков. — Не буду рассказывать тебе подробно. Если захочешь — прочтешь. Трудились поколения хирургов и физиологов, накапливали опыт и знания. Твоя рука будет такой же, как была. Впрочем, не совсем такой, ибо ничто в мире не повторяется в точности, кроме, может быть, мельчайших частиц материи. Но ты не почувствуешь различия — оно ничтожно. Придет время…

Голос его принял мечтательный оттенок.

— …И оно не за горами. Не мы, так следующие поколения врачей будут восстанавливать, если понадобится, и внутренние органы: сердце, легкие, печень, почки, железы. Сейчас легкие, почки мы делаем искусственные, а тогда они будут вырастать в организме, как растет твоя рука…

Он убрал свою ладонь, но ощущение чего-то горячего, радостного не покинуло Герду. Наверно, это и есть неопределенное, но сильное предчувствие счастья.

— Итак, тебе хочется побывать в Марсакове? — сказал Рашков Герде через три месяца после ее прибытия в институт.

— Конечно! Но ведь мне запрещено отлучаться… кроме коротких прогулок.

— Да, ты должна быть все время под наблюдением. Мы отправимся вместе.

Накинув поверх одежды теплоизолирующие плащи, они сели в двухместный самолет-амфибию. Вместо того чтобы наметить схему маршрута для автопилота, Рашков взял рукоятку управления:

— Мы полетим медленно. Я буду показывать.

Машина шла на небольшой высоте над лесом.

Хорошо, что они надели дымчатые очки. Снег ослепительно блестел под солнцем.

Мелкое кружево заснеженных ветвей казалось вырезанным из белого мрамора искусным камнерезом. Хотелось глубоко дышать, воздух был предельно чист и чуть-чуть пахнул свежими антоновскими яблоками.

— Взгляни вверх! — сказал Рашков.

С сумасшедшей быстротой беззвучно мелькнуло что-то серебристое и тут же пропало за рекой. Затем раздался острый, постепенно затихающий свист рассекаемого воздуха.

— Межконтинентальная баллистическая, только что взяла старт, — пояснил Рашков.