Антуан Вильм - Коралловые четки

Что касается приснившихся четок, то это явление можно назвать классическим: воспоминание, исчезнувшее из сознания посреди дневных забот, вновь всплывает в тишине ночи. Мой вопрос вызвал самопроизвольное появление забытого образа; это был результат той бессознательной деятельности ума, которую теперь начинают изучать и познавать. Воспоминание появилось в конкретной и драматической форме, посреди обычной обстановки образов, которые являются в сновидении.

Вместо того, чтобы коснуться этого факта отвлеченной мыслью, Леир во сне вторично нашел и поднял коралловые четки. Он воспроизвел пережитое, приладил его к обстановке своих грез. Тут не было ничего необыкновенного.

Но наши мысли и рассуждения подобны качающемуся маятнику. Едва я успел формулировать вышеизложенное умозаключение, как мысли мои устремились к суждению противоположному. Я начал с того, что усомнился в вероятности первого вывода и мысленно произнес обычную фразу, подтверждающую невежественность людей вообще, а мою — в частности. Не остается ли некоторая частица нас самих в тех предметах, которые мы носили? Оставаясь неизвестной для нас, частица эта, тем не менее, может быть реальной. Охотничья собака улавливает испарения, которые ускользают от нас; тонкость ее обоняния открывает ей малейшие запахи, которые недоступны нашим грубым чувствам.

Однако, что же такое запах? Нечто невесомое. Никакие весы до сих пор не могли обнаружить убыли веса в частице мускуса, запах которой может наполнить целую квартиру. Эти выделения, кажется, приводят нас в соприкосновение с состоянием вещества, совершенно отличным от того, к которому мы привыкли. Имеем ли мы право предполагать, что материальные тела могут выделять одни лишь запахи? Нет ли других выделений, еще менее заметных? Не может ли жизнь, причины которой ускользают от нас, истинная сущность которой является для нас тайной, иметь влияние даже на неодушевленные предметы?

Наша собственная личность, наши мысли, чувства, словом, все, что составляет нашу индивидуальность, составляет ли неподвижный центр? Не исходит ли из нее каких-либо лучей? Было бы слишком невероятно, чтобы такой могучий источник энергии, как живое существо, производил бы меньшее действие, чем кусок мускуса. Весьма правдоподобно, что предметы, находящиеся долгое время в соприкосновении с нами, пропитываются некоторой эссенцией, слишком тонкой, чтобы обыкновенный человек мог постоянно чувствовать ее, но ощутительной для людей с более тонкой организацией.

Кроме того, разве не проверен этот факт? При этой мысли я встал, пошел взять из моей библиотеки книгу Дентона: «The Soul of Things» («Душа предметов») и принялся читать необыкновенные факты, о которых серьезно рассказывает американский писатель. Описанный у него субъект как бы находил память у материальных предметов: на них оказывались запечатленными образы событий, происходивших вокруг, и по острию каменной стрелы он узнавал доисторического ремесленника, который ее обделывал; современный мамонту охотник, который прилаживал ее к куску дерева, появлялся в свою очередь, бродя по лесам из необыкновенных деревьев и преследуя неведомых животных, от которых он едва только начинал отличаться.

Потом я пробежал подробные отчеты об опытах, произведенных Рише, Лоджем, Ходжсоном, Миерсом и другими над госпожой Пайпер. Эти опыты, по-видимому, доказали существование особой чувствительности у этой дамы. Какая-нибудь драгоценность вызывала у нее образ тех, кто ее носил; взяв ее в руки и как бы разбирая таинственные надписи, она описывала характер и главнейшие события из жизни ее прежнего владельца. Взгляд этой женщины, казалось, пронизывал завесу, разделяющую миры.

Был ли Леир чувствителен к этим таинственным влияниям? Не подействовало ли, без его ведома, на его ум нежное благовоние, которым были пропитаны коралловые четки, и не оно ли нарисовало ему в видении место, где жил тот, кто молился, перебирая их своими благочестивыми руками? Не заключается ли именно в молитве, акте, концентрирующем мысли и обнаруживающем желание, особенно сильное и энергичное влияние? Так блуждали мои мысли; я дошел до того, что стал приписывать обыкновенным четкам, которые нашел Леир, всевозможные чудесные свойства и таинственную власть.

Но маятник устремился в противоположную сторону: я начал улыбаться над собственным легковерием. Несколько недовольный собой, я вышел на свою ежедневную прогулку.