Антуан Вильм: Коралловые четки

Я тотчас приступил к подробному осмотру Леира. Я не мог констатировать никакой неправильности в его кровообращении, дыхании, функциях пищеварения, выделения, движения и чувствительности. Его мускулы, исследованные при помощи электрического тока, не дали никаких дегенеративных реакций; передача по нервам происходила, как должно; рефлексы были нормальны; внимательно рассмотренные глаза не обнаружили никаких патологических симптомов. С физической точки зрения Леир был совершенно здоров.

Тогда я приступил к исследованию его психических функций. Исследование это было продолжительно и тщательно; опять я не констатировал никакой ненормальности ни в его внимании, ни в памяти, ни в воле, ни в письменной или устной речи.

— Вы мне кажетесь совершенно здоровым, — сказал я ему после осмотра, — и ваши переживания я не могу отнести к патологии. Рассмотрим их с более специальной точки зрения. Я подозреваю, что Дюрье уже думал об этом, так как он знаком с моими работами и знает, что меня интересует. Как и он, я думаю, что вы можете дать повод к важным наблюдениям. Вернемся к вашему рассказу. Первое ваше видение было двадцать восьмого ноября. Не помните ли, не имели ли вы в этот день какого-нибудь особенного ощущения?

— Нет.

— Не было ли с вами какого-либо приключения?

— Никакого.

— Не было ли чего-нибудь необыкновенного? Постарайтесь припомнить.

— Нет, я не помню никакого особенного события.

— В таком случае, я думаю, что вы не должны беспокоиться по поводу настойчивых видений, посещающих вас по ночам. Ограничьтесь только точной записью всего, что произойдет; не пренебрегайте никакими подробностями; никогда нельзя предвидеть значения, которое может получить впоследствии подробность, по виду незначительная. Будьте добры сообщать мне обо всем, что с вами произойдет. В заключение, даю вам совет: не противьтесь силе, которая, очевидно, если не руководит вами, то, по крайней мере, делает неподвижным в некоторых положениях. Вы уже заметили, что это сопротивление бесполезно и вредно. Я вам советую совершенно от него отказаться. Я говорю вам это только в предположении, что вы сохраняете в вашем сновидении достаточно власти над собой, чтобы поступать сознательно и самопроизвольно; но я в этом не уверен.

Затем Леир от меня ушел, и я принялся за работу. Я не заметил еще в его рассказе ни одного из тех таинственных элементов, которые разжигают во мне до страсти мой интерес к трудностям, встречаемым в моей профессии. На другой день, я получил от моего нового пациента письмо; оно заключало в себе как раз тот элемент таинственности, о котором я упомянул. Написано было вот что: «Милостивый государь, Вы у меня спрашивали вчера, не было ли со мной чего-либо необыкновенного двадцать восьмого ноября, т. е. в тот день, когда мое видение посетило меня впервые. Я ответил вам отрицательно, но сделал ошибку, которую сон нынешней ночи взял на себя исправить. Как обыкновенно, я очутился в лесу, о котором вам говорил, около шалаша из ветвей, рядом с большим дубом. Я быстро шел по аллее, когда заметил под ногами четки из красного коралла. Я их поднял и продолжал свою прогулку. Отстояв свое обычное дежурство у решетки, я проснулся без приключений. Между тем, именно двадцать восьмого ноября я, в самом деле, нашел около мыса Ферре, на песчаном взморье, четки из красного коралла». Письмо это возбудило мое любопытство. Была ли связь между необъяснимым сном и коралловыми четками? Как медик, я не находил никакой связи; как метапсихолог, я оставался в сомнении. Возобновилось привычное колебание в моих собственных мыслях, и я испытал некоторое раздвоение моей собственной личности. Одно из моих «я» пожимало плечами и насмехалось над легковерием другого «я». — Вот до чего ты дошел, — казалось, говорило оно; теперь ты веришь, будто молодому химику достаточно найти коралловые четки, чтобы начать грезить, точно истеричка. Какое отношение можешь ты найти между этими двумя фактами? Известно ли тебе что-либо подобное в науке? Не правда ли, нет? Можешь ли ты в шариках четок найти причину, возбуждающую сновидения? Или она — в металле, который соединяет бусы? Или в медали, или в кресте, которые их украшают? Тоже нет. Перед тобой два одновременных факта, которые не имеют между собой никакой связи; в их последовательности есть только простое совпадение. — Но второе «я» защищалось от этих нападок: «Я, — отвечало оно, — не имею той же уверенности, что и ты. Я не говорю, что коралловые четки возбуждают сновидения; я ограничиваюсь сознанием, что ничего не знаю, но не утверждаю, что нет никакого соотношения между сделанной находкой и последующими сновидениями. Я не особенно доверяю своим знаниям: человеческая наука не кажется мне законченным зданием; это — еще строящийся дом; я считаю, что она мало подвинулась вперед. Ничего не могу отрицать и не признаю возможным. Ты не удивишься, услышав, что эти четки могут служить проводником туберкулеза, если на них осталась мокрота больного. Глазами, однако, ты не видишь действия, которое вызывает заразу; твое обоняние, твой вкус, твое осязание также не обнаруживают его. Тебе понадобились современный микроскоп и чувствительные лабораторные реакции, чтобы увидать бесконечно малое существо, которое есть причина болезни. Уничтожь микроскоп, и бацилла Коха станет существом, для тебя недоступным: она живет в мире, в который ты не можешь проникнуть; этот мир бесконечно малых — для нас воистину иной мир, и мы можем узнать его только искусственным образом. Я спрашиваю себя, нет ли еще миров, которые закрыты для нас; еще существ, влияния которых мы не понимаем, несмотря на его реальность; еще сил, действие которых мы чувствуем только по их проявлениям. Я не посмею утверждать, что подобных миров, подобных существ, подобных сил не существует, не может существовать. Я ничего об этом не знаю. Может быть, в коралловых четках заключается некоторое влияние, может быть — никакого. Об этом я также ничего не знаю. Я не легковерен: я только несведущ и признаюсь в этом. Может быть, когда-нибудь изобретут инструмент, который обнаружит присутствие этих неведомых существ и действие неведомых сил; тогда нам откроется возможность проникнуть в эти миры, недоступные нашим изысканиям, как мир бесконечно малых был недоступен Аристотелю и Гиппократу». Долго длился бы этот спор между моими «я», если бы я не овладел собой и не положил конец своей задумчивости. Я быстро взял стилограф и написал несколько слов Леиру, прося его прийти ко мне и принести коралловые четки. На другой день молодой ученый явился ко мне. Я тотчас же попросил его рассказать мне подробно о последнем сне и о находке четок; он рассказал мне следующее: