Владимир Владко - Аргонавты Вселенной (с иллюстрациями)

— Напомню: оба млекопитающие! Можно другой пример. Бурый медведь живет в лесу, белый — в воде. Оба медведи. Приспособились к условиям.

Девушка не была удовлетворена этим ответом. Конечно, условия значат много, это правильно. Но действие инфрарадия, который, как огонь, обжигает кожу, — какие уж тут условия!

Между тем Сокол горячо поддержал Ван Луна:

— Мне кажется, вы правы, Ван. Закон приспособления, отбора действует везде, и здесь, на Венере, тоже. Только, Галиночка, это нельзя понимать, как, скажем, привычку. Мол, попало какое-то животное в особые условия, в новую для него обстановку, — и приспособилось. Это звучало бы слишком наивно. В новых, непривычных, условиях животное чаще всего просто погибает, не успев привыкнуть и приспособиться. Приспособление к условиям жизни — дело очень длительного времени, многих поколений. Из рода в род большинство животных не выдерживало каких-то условий, погибало. Оставались в живых лишь наиболее крепкие отдельные экземпляры. Они давали потомство — и из него тоже вымирало большинство. Так продолжалось тысячи и миллионы лет. И в результате жестокого отбора оставались только те животные, те виды, которые приспособились к трудным условиям. И эти оставшиеся, приспособленные, чувствуют себя в таких условиях, в которых умирали миллиарды их предков, очень хорошо.

— Чего доброго, вы скажете еще, что этим усатым чудовищам было даже приятно в инфрарадиевой пещере? — недоверчиво спросила Галя.

— Убежден, что и удобно и приятно, если к ним можно применять такие слова, — подтвердил вполне серьезно Сокол. — И даже больше. Возможно, эти животные на современной стадии развития даже нуждаются в том, чтобы тепло, излучаемое инфрарадием, постоянно подогревало их или их детенышей. А если бы принудительно перевести их в другую пещеру, без инфрарадия, без дополнительного отопления — может быть, эти животные, а особенно их детеныши, не выдержали бы новых для них условий и погибли.

— Одному хорошо, другому плохо, — глубокомысленно сформулировал короткий вывод Ван Лун.

Гале Рыжко оставалось только принять это объяснение: иного не было. Да и Николай Петрович тоже согласился с рассуждениями Сокола, хотя и добродушно рассмеялся, когда Ван Лун неожиданно начал с недовольным видом развивать только что сделанный им вывод:

— Одному хорошо — это Вадиму рассуждать. Другому плохо — это мне заниматься здесь животными.

— Но почему, Ван? Разве вы не занимаетесь крупной охотой? Например, в пещере, под землей?

— Охотой? Такому слову обидно на Венере, скажу. Где интересные, красивые бронтозавры, игуанодоны, которых мне обещал Вадим? Где настоящие теплокровные животные, на которых приятно охотиться?

— Ну, мне кажется, что бронтозавров и игуанодонов трудно было бы назвать красивыми, Ван, — насмешливо возразил Сокол. — К тому же их никак нельзя считать теплокровными.

— Все равно, — настаивал Ван Лун, — они похожи на настоящих животных. Почему обманули, Вадим? Вижу на Венере только всяких насекомых, пауков и червяков. Очень нехорошая фауна! Если бы знал раньше…

— То не полетели бы, Ван? Остались на Земле?

— Нет, такого не скажу. Но я взял бы с собой химические порошки или жидкости для ваших насекомых. На них, позволю себе заметить, жалко тратить честные пули. Да!

— Но, товарищ Ван, разве не пригодились ваши пули там, в пещере? — вставила Галя Рыжко. — Разве то чудовище не страшнее тигра или какого-нибудь другого крупного хищника?

Ван Лун пренебрежительно махнул рукой:

— Девушка не может понять красоты охоты! Сравнивает: благородный тигр, полосатая молния, — и неуклюжая тварь, которая ползает на брюхе. Охотнику стыдно слышать такие слова. Тигр — красавец; тварь в пещере — мохнатая гадость с кривыми лапами. Охотнику Ван Луну очень неприятно…

Тем не менее, дисциплинированный Ван Лун аккуратно выполнял относившиеся к нему распоряжения Рындина и добросовестно собирал коллекции насекомых — представителей своеобразной фауны Венеры, хотя и выразительно морщился каждый раз, когда демонстрировал товарищам новые образцы.

Впрочем, не менее интересной и ценной была третья коллекция, которую старательно собирал Вадим Сокол, — минералогические образцы пород, щедро представленных в ущелье, где лежал астроплан. Он охотно объяснял Гале:

— Право, мне повезло! Даже не нужно искать и отправляться в разведку. Наше ущелье само по себе представляет огромное собрание всевозможных минералов… Николай Петрович прав как всегда. Ведь он сразу, после первой вылазки, сделал вывод, что это ущелье возникло в результате какой-то сильнейшей сейсмической катастрофы. Слои коры Венеры сместились, будто кто-то специально для нас ножом взрезал их. Как в музее — подходи и изучай строение коры! А помните, как он точнейшим образом определил с первого взгляда направление пород-спутников ультразолота? Я, опытный геолог, мог только удивиться. Нет, у Николая Петровича положительно есть какая-то особая интуиция, помогающая ему разбираться в сложных вопросах быстрее нас. Изумительная голова!