Евгений Прошкин - Катарсис ефрейтора Тарасова

Тарасов вскочил, но, испугавшись потерять мысль, не выпрямился, а так и замер в позе дискобола. Вчерашние события неожиданно выстроились в памяти с протокольной четкостью и обнаружили странную взаимосвязь.

Дело было после обеда. Тарасов с корешом Женькой, прихватив музыкальный инструмент, расслаблялись в курилке. По маленькому плацу вяло маршировала колонна молодых солдат, бритых наголо, которых Костик принципиально не различал. «Черепа» занимали предпоследнюю ступень в армейской иерархии, и для порядочного дембеля сливались в некую абстрактную массу.

Тарасов, пуская в небо кольца, умиротворенно наблюдал за строевыми занятиями, а Женька отчаянно выл:

– Пока там нужен был только мой я-а-ад… в гомеопатических дозах любви-и-и… но вам понадобился именно я-а-а… и вы получите но-о-ож в спину-у-у!.. Здравия желаю, товарищ майор.

Женька оторвал задницу от скамейки и изобразил стойку «смирно» с гитарой в руках, а когда начальник штаба прошел, плюхнулся обратно и немедленно продолжил:

– Но-о-ож в спину-у-у, это как раз буду я-а-а!.. Костик, ну когда ты мне приказ напечатаешь? У меня уже весь альбом готов, только приказа не хватает.

– Да сделаю, успокойся. Сегодня после отбоя и сделаю.

– Вместе пойдем.

Обрадованный Женька взял новый аккорд, но тут на крыльцо вышел старшина и, сладко зевнув, поинтересовался:

– Не желаете ли размяться?

– А что, товарищ, водку завезли?

– Толчок забился.

Друзья рассмеялись. По натуре старшина был клоуном, и, если бы он не родился прапорщиком, то мог бы сделать карьеру на эстраде.

– На обед суп-рататуй, – сообщил старшина.

Шутка была старой, тем не менее Женька удивленно выпучил глаза и спросил:

– Какой еще рататуй?

– Суп-рататуй: кругом капуста, а в середине… – прапорщик вытянул губы, произнося известное слово, но в этот самый момент на первом этаже грохнулись кастрюли, и дежурный по кухне выдал кое-что покруче.

– Однако! – крякнул старшина. – Если он все это заложит в меню, то я поужинаю дома.

Вечером Тарасов с Женькой отправились в штаб, где Костик отпечатал давно обещанный дембельский приказ – десять строчек за подписью президента, разрешающие увольнять в запас «военнослужащих срочной службы, выслуживших установленные сроки».

Женька придирчиво осмотрел лист и аккуратно свернул его в трубочку.

– А себе не будешь делать?

– Буду, – загадочно произнес Тарасов. – Только не такой.

Идея созрела давно. Дембельский альбом, апогей военно-прикладного творчества, должен быть украшен чем-то сверхъестественным, и Костик уже придумал, чем именно. Он уже заготовил текст и схоронил его в тайнике под ящиком стола. Осталось только дождаться, когда из части отлучится начальник штаба. Завтра как раз такой день.

Тарасов достал черновик и, заправив в машинку новый лист, напечатал:

«За превышение власти, за использование служебного положения в корыстных целях командира в/ч 19730 полковника Лосева А. М. приговорить к расстрелу. Приговор привести в исполнение 10 октября 1999 года в 4-00. Вооружение выдать согласно боевого расчета. Ответственным за выполнение назначить зам. по воспитательной части капитана Севрюгина Д. Н. В боевой расчет назначить…» .

– Круто, – отозвался Женька.

– Круто будет завтра, – злодейски ухмыляясь, сказал Костик. – Я ведь его не так просто вклею, а с подписью.

– У командира подпись простая, ее любой дурак подделает.

Тарасов промолчал. Не потому, что не верил Женьке, – Женьке он верил на все сто, – просто испугался сглазить. Задуманная им акция попахивала, в случае провала, крупными неприятностями, однако Костик твердо решил, что автограф на приказе будет настоящий. Надругательство над штабной бюрократией Костик задумал как месть всей военной машине, и в том, чтобы командир подписал приговор самому себе, он видел особый мистический смысл.

Все следующее утро Тарасов был на взводе. К одиннадцати часам начальник штаба укатил проверять дальний пост радистов, а заместитель по воспитательной части Севрюгин принес десятистраничный пасквиль на тему солдатского досуга. Костик начал просматривать список культурных мероприятий, но вовремя вспомнил, что его это уже не касается. Участвовать в принудительных состязаниях гиревиков и конкурсах военно-лирического стихотворения придется черепам и призыву Покатилова.

Костик потрепал листы, придавая им объем, и добавил в папку «На подпись» текущие документы. Вместе с двумя рапортами от комбатов и заявкой на дизельное топливо получилась весьма внушительная пачка. Он прислушался, нет ли кого в коридоре, и всунул между страничек свой скромный опус.