Олег Овчинников: Столичный оборотень

Некоторое время я тупо пялился на тонкую серую книжицу, отказываясь верить своим глазам, потом с шумом втянул воздух через мундштук и мысленно простонал: «О, нет!»

Однако сухонькая маленькая старушенция, глядевшая с обложки, ехидно ухмылялась мне в лицо: «О, да!» И, что обидно, мои собственные органы чувств были с ней согласны.

Я недоверчиво потрогал рубероид, образовавшийся на месте доски, взглянул на солнце, похожее на забытый на сковороде яичный желток, на небо неопределенного цвета, еще раз попытался затянуться из неприкуренной трубки, но ощутил на языке только горечь витающей в воздухе копоти.

– О, нет! – повторил я, уже вслух, и добавил про себя: «Это несправедливо! Даже в идиотский день повышенного на всю голову травматизма!»

В самом деле! После того, как я дотащился до этого места – с таким трудом, что впору чертить мелком на стене триумфальное: «Дошли!», после того как я, точно последний сноб, придирчиво выбрал аксессуар, максимально отвечающий специфике момента и моему собственному эмоциональному состоянию, после всего этого – так поступить со мной?!

Нет, это ни капельки не справедливо!

Проблема заключалась не в том, что с этой, плоской и скучной крыши открывался другой вид: мрачная башня Казанского или далекие звезды Кремля – какая, в общем-то, разница! И даже не в том, что местный воздух, и без меня напоенный дымом и сажей, слабо располагал к курению. А в том, что моя любовно набитая трубка в один момент оказалась пуста. То есть совершенно. Так же, как и мерный пакетик, на стенках которого не осталось и следа можжевеловой пыльцы, только издевательское изображение всем известного семилистника.

Так же, как опустела бы бутылка какого-нибудь «Реми Мартина» или «Карвуазье», случись мне вместе с ней перенестись по обратному маршруту – из Москвы в Петербург.

Срабатывало ли в этом случае какое-то метафизическое эмбарго – нечто вроде непомерных акцизов на нуль-транспортировку алкоголя и курева – я понятия не имел. И боюсь, не было в целом свете человека, способного пролить свет на эту загадку.

Возможно, суть в том, что марочные коньяки для столицы представляют такую же ценность, как творчество Татьяны Толстой. А легкие психоделики в Питере ценятся так же, как произведения Ильи Стогова, и несут на себе невидимый лейбл «разрешены к распространению только на территории Санкт-Петербурга и Ленинградской области». Или, наоборот, это Илья Стогов для питерской публики сродни легким психоделикам?

Хотя, какая разница, если у меня в данный момент нет под рукой ни того, ни другого? Только бесполезный набор курительных принадлежностей!

Не только, – напомнил я себе, когда дрожь возмущения немного улеглась. Зато теперь у меня есть возможность почитать Пауло Коэльо, как и мечталось! И вообще, с философской точки зрения, испытания только укрепляют дух.

Я раскрыл книжку на случайной странице и прочел:

«Как бы то ни было, род людской от самых своих истоков обречен двигаться в вечном Разделении между двумя противоположностями».

Снисходительно хмыкнул, подразумевая: «Что бы вы понимали в Разделениях!» и перелистнул еще несколько страниц:

«Размышления ее прервал голос чужеземца:

– Вот я и хочу понять, где мы живем – в раю или в аду.

Капкан захлопнулся.

– В раю. Но даже рай в конце концов приедается».

Я захлопнул Коэльо громко и резко, как тот капкан, и швырнул на грязный рубероид.

Рай, ад… Вот дьявол! В смысле – черт! Черт-мутант с двумя хвостами и рогами, как у оленя!

С насколько большим удовольствием я перечел бы сейчас Мураками!

Дома я не стал никому рассказывать о своих проблемах с поездами. Не рискнул. Мне доводилось видеть в кино, чем заканчиваются подобные откровения. Вместо этого, выждав два месяца и не заметив за собой ни одной новой странности, я решился на эксперимент.

Я с такими приключениями собирал деньги на билет, что даже расстроился слегка, когда они в итоге не пригодились. Узнавать расписание поездов, как выяснилось, тоже было не обязательно. На этот раз мне оказалось достаточно приехать на вокзал, подойти к билетным кассам и сказать молоденькой кассирше, почти сверстнице:

– Мне, пожалуйста, один плацкартный до…

Чтобы услышать в ответ старческое ворчание:

– Докуда? Чего молчите? Эй, молодой человек, так куда вам надо?

Я пробормотал: «извините» и поспешно отошел от окошка, оглядываясь.

Первой моей мыслью было: я сошел с ума. Я напрасно не пошел сдаваться психиатрам, ведь у меня очевидное раздвоение личности. По крайней мере – личности кассирши! Ведь кроме лица за стеклом, лица девушки-практикантки, на моих глазах постаревшей лет на пятьдесят, ничего вокруг не изменилось. Вокзал был все тот же. То есть так мне показалось вначале.