Михаил Успенский - Райская машина

И всё бы ничего, но с рабочего стола (по другим воспоминаниям – с крышки рояля) пропала бутылка доброго вина «Либфраумильх» – Альгримм собирался отметить успех своего предприятия. Скорее всего, сосуд умыкнул в темноте кто-то из камрадов…

Напуганный изобретатель решился повторить свой опыт только через месяц, когда в здании никого не было – все ушли, чтобы принять участие в факельном шествии студенческого союза. На этот раз свет вырубило в целом квартале, а со стола исчез вольтметр.

Назавтра Эрвина вызвали к декану и строго предупредили, что его изыскания вполне можно квалифицировать как вредительство и саботаж и никакие хорошие оценки и блестящие успехи ему не помогут…

На счастье (или несчастье) Альгримма, Альберт Эйнштейн ещё не успел покинуть Германию, хотя всё шло к этому. Эйнштейн выслушал юного учёного, заинтересовался странными исчезновениями и даже набросал основы математического аппарата. «Это перспективное направление, мой юный друг!» – сказал гений и, вероятно, напрочь забыл: не до того ему было.

К неудовольствию родственников и соседей, Альгримм перенёс свои опыты в крошечный семейный домик на Розенштрассе. Там тоже начались проблемы с электричеством, но район был на отшибе и не успел ещё войти в моду, так что до поры обходилось.

Ученик Эйнштейна твёрдо убедился: любой предмет, помещённый в «контур Альгримма», после воздействия электрическим током исчезает неведомо куда…

Все попытки продемонстрировать открытый эффект друзьям и коллегам неизменно заканчивались здоровым смехом: «Да тебе, старина, в кабаре надо выступать! В темноте у публики много чего может исчезнуть под твою музыку!»

Дело в том, что опыт должен был сопровождаться игрой на фортепьяно. Иначе ничего не получалось. Да и тут не всякая музыкальная пьеса годилась: после многочисленных экспериментов Альгримм убедился, что подходят только две: бетховенская «Ода к радости» и, извините, «Майн либер Августин» (по другим источникам, это были «Песни странствующего подмастерья» Малера и «Лили Марлен»).

В общем, у Крашке получалось, что молодой Эрвин должен был одновременно и замыкать контур, и бить по клавишам… Ох уж этот сумрачный германский гений!

Тем временем Эйнштейн удалился в эмиграцию, и на тех, кого он благословил на занятия физикой, стали косо поглядывать. Напрасно Альгримм с чисто тевтонским упорством продолжал посылать свои разработки по многочисленным инстанциям – они неизменно возвращались с самыми жестокими резолюциями.

Кроме того, он со своей наукой напрочь забыл о необходимости политического роста – не вступил в национал-социалистическую партию, не участвовал в сожжении книг, проникнутых антигерманским духом, не сообщал куда следует о порочных настроениях среди коллег, даже не женился – словом, корчил из себя рассеянного учёного вроде Паганеля или Кейвора. Внешние события и убегающее время перестали для него существовать.

В общем, когда его вызвал арбайтгемайншафтсляйтер, сиречь руководитель университетского студенческого союза, крыть Альгримму было нечем. Напрасно он лепетал, что Бетховен и «Августин» есть высшее проявление арийского духа.

– Вздор! – сказал носитель непроизносимого звания. – Это типичная еврейская физика! Вместо того чтобы преумножать богатства Рейха, ваша установка отправляет материальные ценности неизвестно куда. Возможно, даже к русским или англичанам. Это ещё предстоит выяснить… А в оплоте арийской науки вам делать нечего!

Описывать дальнейшие злоключения юного (хотя уже не юного) Эрвина можно долго. Он обращался и к промышленникам, и к военным, сунулся даже в «Аненэрбе» – но репутация его была безнадёжно подорвана.

Тем временем началась Вторая мировая. В армию Альгримма не взяли по причине слабого здоровья. Он подрабатывал где мог, то электриком, то тапёром, но его неизменно увольняли по причине неблагонадёжности.

Выручил его покойный отец. Фридриха Альгримма случайно застрелили во время мюнхенского Пивного путча – что не помешало доктору Геббельсу причислить погибшего ветерана к числу жертв и мучеников Движения. До кучи. Рейхсминистр пропаганды увидел знакомую фамилию в тексте очередного научно-технического доноса. Он не только распорядился оставить молодого физика в покое – он устроил его электриком в концлагере Заксенхаузен (по другим сведениям – Маутхаузен) после отеческого вразумления.

– Поймите, Эрвин, – говорил «доктор Мышка», – физика должна помогать фронту. А ваш пресловутый «контур» что-то не похож на оружие возмездия. Вот когда произойдёт наша полная и окончательная победа, тогда государство и позволит себе роскошь изучения всяких забавных феноменов. Пока же я не вижу в вашем открытии ни толка, ни смысла. Может быть потом, в будущем…