Мигунов отделился от нашей компании естественным порядком – он дневал и ночевал в своём оазисе. Семью и друзей ему заменяли всяческие сурикаты и енотовидные собаки. И в штат себе сумел набрать таких же сумасшедших…
Если здесь всё хорошо – значит, Александр Семёнович на месте. Как же я о нём не вспомнил?
Мигунов действительно был на месте – в домике дирекции. Это бунгало стало, повторяю, постоянным его жилищем.
Моему появлению Саня нисколько не удивился.
– Я договорился с китайцами! – радостно сообщил он мне вместо «алала!» или традиционного человеческого приветствия. Словно мы с ним виделись в последний раз только вчера. – Дают нам парочку панд в аренду, а приплод-то наш! Я уже бамбуковую рощу в теплице развёл…
Он торжествующе потёр руки. Зарос директор ещё чище моего. Вместо галстука или платка его шею обвивал небольшой коралловый аспид, что смутило даже Киджану.
– Ты же нынче в Ванкувере? – спросил Саня. – Мерривезера знаешь?
Я ошеломлённо помотал головой.
Мигунов сразу же потерял ко мне всякий интерес и обратился по-английски к лайбону:
– Сэр, как вы лечите чесотку у львов?
Киджана даже побледнел:
– Масаи не лечат симбу. Симба – наш враг, наш брат…
– Всё равно вам нужно посмотреть! – решил Мигунов.
Он приглашающе махнул рукой, и мы пошли полюбоваться на львиную чесотку. По дороге директор неумолчно представлял нам своих подопечных, сообщал их клички и давал характеристики.
Деньжищ в его хозяйство было вложено ох сколько.
Львиный прайд грелся на солнышке вокруг большого камня, на котором возлежал Главный Лев.
Саня чиркнул карточкой по замку и вошёл в вольер. Киджана, не задумываясь, шагнул за ним. С ассегаем, разумеется.
Последовал туда и я, потому что мне было уже всё равно. Только Борюшка остался за оградой в окружении служителей.
– У меня ведь УДО, – виновато объяснил он.
Главный Лев при виде Мигунова сделал недовольную морду и плавно соскользнул со своего пьедестала.
Саня занял его место и похлопал по камню ладонью, приглашая нас с лайбоном. Но Киджана принял свою коронную позу цапли.
Так и пребывали мы в окружении хищников. Никаких особенных чувств я при этом не испытывал. Значит, так надо…
– А где львята? – почему-то спросил я.
– На площадке молодняка, где же ещё? – удивился Мигунов. – Тут ведь надо ухо востро держать, чтобы папа родной деток не слопал. Вот когда они подрастут, сами его драть начнут… Вон у той львицы на боку – видите, сэр?
И они с лайбоном принялись обсуждать кожные заболевания у гигантских кошек. Как видно, Киджана кое-что всё же понимал в ветеринарии.
– Мигунов, а Мигунов, – дёрнул я его за рубаху, когда мне надоели учёные разговоры. – Ты Таню Румянцеву знал?
– Конечно! – воскликнул он и лёгким движением руки отогнал чересчур любопытного зверя. – Она со своими часто у нас бывала, каждое лето… Иногда они даже концерты давали… Только нынче их, кажется, перевели куда-то. Наверное, в другой детдом…
– В Химэй их перевели, – сказал я. – На Простор отправили.
– Вот как? – рассеянно сказал Саня. – Интересно…
– Мигунов, – сказал я. – Ты хоть слышал про Химэй-то?
– Слышал, конечно, – сказал он. – А вот как в Серенгети их заставляют эту травку жрать? – обратился он к лайбону. И они увлечённо занялись вопросами принудительного лечения хищников.
– И что ты об этом обо всём думаешь? – не отставал я.
– Думаю, что вы вечно какой-нибудь хренью занимаетесь, – ответил он, не повернув головы. Директор зоопарка явно имел в виду всё прогрессивное человечество. – А вот у меня скоро начнётся окот жирафов – это да…
Счастливые люди – профессионалы! Среди всеобщего безумия им легче сохранять своё, чаще всего полезное…
… – Нет больше заповедника Серенгети, – ответил Мигунову лайбон. – Люди съели всех…
Но находились такие отчаянные, кто пытался имитировать, пусть и приблизительно, столь бесподобные творения высшей Справедливости, как Ад и Рай!
«Мемуары букиниста с берегов Сены»
…Дел у Мерлина было теперь много, потому что он никуда не торопился и растягивал, как мог, любое занятие. И время уходило незаметно, по-английски…
Лето (какое по счёту?) не то чтобы пролетело, а даже обрушилось мгновенно. Пришла сырая резкая осень, а над креслом воцарилась мрачная бабища Меланхолия с гравюры Дюрера.
Роману Ильичу всё чаще казалось, что остальной мир провалился, ушёл под воду, был захвачен марсианами…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу