Ирина Крупеникова - Семь стихий мироздания

— Его гордыня умерла, — произнес Оливул, когда женщина вошла в тень корабля. — Он только что сломал Игру, в которой отрекался от Стихий.

— Пусть его охраняет Вода, — выпалила Юлька и, испугавшись собственной торопливости, вопросительно посмотрела на Белого князя.

— И Твердь, — поддержав подругу взглядом, добавил Бер-Росс.

— И Воздух, — улыбнулся Пэр.

— С чего он взял, что Жизнь несет боль? — Данила потрепал по холкам Аполлона и Артемиду. — Впрочем, она сама его разубедит.

Ви-Брук хмыкнул и демонстративно вложил Меч в ножны. Возникло ощущение какого-то неудобства. Некая мысль, не то своя, не то пришедшая извне, плутала между пластов сознания.

— Донай, — Белый князь прямо посмотрел брату в глаза.

Тот понял, что от него, Витязя Смерти, ждут слова.

— Ладно, — бросил он. — Но я делаю это лишь потому, что ты так хочешь, Оливул. Смерть да прибудет с ним.

Гай-Росс сделал шаг вперед.

— Именем Племени Драконов! Отпусти его, Огонь!

Марево Надмирий прорезала огненная струя. Пылающий туннель захватил в себя Каллиста и понес сквозь пространство к далеким Мирам.

— Куда ты отправил его, Грег-Гор? — Оливул тревожно следил за нескончаемым мостом, окруженным языками пламени.

— В Мир, где его постигло проклятие Матери Драконов, — ответил Черный князь слившимся воедино голосом.

«Теперь ему решать, как править колесницей своей судьбы, чтобы Племя посчитало его достойным и избавило от проклятия».

Юльке показалось, что это последнее произнес кто-то из друзей. Но после ответа Грег-Гора никто не проронил ни слова. Девушка обеспокоено посмотрела на Оливула и вдруг обнаружила, что знает все, что с ним произошло с момента, как Донай заметил на подоконнике зеленоглазых ящериц. Она вздрогнула. Ведь ящерок видел не Оливул, а Донай, значит… Бездна смерти, изнурительный подъем по отвесной стене. Перед глазами замелькали проносящиеся под крыльями ветра поля и леса, скалистая гряда с тенью дракона на камнях, выжженный солнцем двор и толпа разгневанных людей.

— Серафима, что это?

Поток образов, хлынувших на Юльку, был прерван возгласом Данилы. Девушка часто заморгала, испуганно огляделась и поняла: каждый из семерых испытал сейчас то же. Каждый, в том числе и Каляда.

— Ты сцепила наши мысли, капитан? — быстро спросил Донай.

— Единение… — пробормотала она и, спохватившись, ответила. — Это вызвала не я. Семь Стихий составляют одно нерушимое целое, и мы принадлежим им всем, как они принадлежат всем нам.

Наступило молчание. Серафима видела, что ее слова обрушились на друзей отнюдь не долгожданным подарком. Она знала, как тяжело Пэру, считавшему себя виновником свалившихся на команду бед; как боятся показать пережитую боль Оливул и Донай; как старается замкнуться Данила, чтобы никто не рассмотрел его нежной привязанности к брату, казавшейся, по его мнению, сентиментальной. Все они были людьми со своими мерками и принципами, с укрепившимися взглядами на жизнь. И пока ничто не посягало на сокровенные уголки разноликих душ. Но когда придет время раскрыть себя Первому Экзистедеру Великих, когда Судьба руками Избранников Стихий приведет в исполнение свой приговор, тогда им придется стать тем единым, что являют собой силы Мироздания. И, возможно, навсегда.

— Пора в Путь, — сказала Серафима, снимая сковавшее друзей напряжение. — Кочевники идут к Первому Экзистедеру. Наш долг защитить Структуру. У меня есть план, мы обсудим это в кают-компании.

Волк переступил через Надмирье. Близился час, когда он исполнит волю Великого, и с чужаками Судьбы будет покончено. Он смотрел на Избранников. Сомнение. То самое, зароненное словами Возничего Воздуха. Чужаки Судьбы? Он позволил существовать одному, через боль и страдания нашедшему себя. Масса должна быть уничтожена — это окончательная цель. Но почему Стихии не отвечают ему бесспорным согласием?

Космос смыл остатки фантомного образа, висящего над кораблем-Экзистередом, и Крылатый Волк предстал перед внемиренцами в обличии звездолета. Загудели генераторы, поднялись купола дистантерских башен, активизировались системы жизнеобеспечения, зажглись сигнальные бортовые огни.

— Моя очередь, — развел руками Пэр и начал рассеивать контуры.

Данила тревожно следил, как брат превращается в невесомую дымку. Зеленое облако заклубилось над обшивкой, растеклось по смотровой площадке, но не проникло в недра Волка.

— Он определил себя человеком, — произнес Оливул.