Николай Чадович - Гвоздь в башке

Вот, оказывается, где зародилась бюрократия – еще в Древнем Египте. Не потому ли она несокрушима, как пирамиды, лукава, как сфинкс, и многолика, как бог Монту?

Наш капитан вертелся перед чиновниками мелким бесом – не знал, чем и услужить дорогим гостям. А этим от него ничего и не надо было. Все необходимое они имели при себе – и складные табуреты, и зонтики из страусовых перьев, и вино в серебряных кувшинах, и сладкие финики, и горькие орешки. Словно на пикник собрались. Вот только девочек с собой не захватили.

Когда вся эта бражка распределилась по палубе и те, кому было положено сесть, сели, египетские воины установили подле мачты еще два предмета, предназначение которых до поры до времени оставалось для меня тайной – жаровню, полную раскаленных углей, и гончарный круг.

После долгих переговоров (оказалось, что наш капитан изъясняется на древнеегипетском как на своем родном) приступили к делу. По принципу – у вас товар, у нас купец.

Надсмотрщики выводили из трюма пленников, ошалевших от яркого солнца и предчувствия грядущих перемен. Здесь они попадали в цепкие руки египетских лекарей, не гнушавшихся заглянуть будущим шерденам ни в рот, ни в задницу.

После долгого и скрупулезного предварительного осмотра, по сравнению с которым заседание военно-медицинской комиссии военкомата показалось бы игрой в бирюльки, пленников подвергали различным испытаниям – хлестали бичом, чтобы проверить терпимость к боли, заставляли многократно приседать и подпрыгивать, ставили перед вращающимся гончарным кругом, на бликующей поверхности которого требовалось фиксировать внимание (позднее я узнал, что это весьма эффективный способ выявления потенциальных эпилептиков).

Каждого пленника, переходившего в собственность фараона, наделяли новым звучным именем и красными чернилами вносили в отдельный список. Теперь он имел полное право плюнуть в морду любому из финикийцев.

И наконец наступила очередь жаровни. Новобранцев прямо на месте клеймили личным тавром фараона, чему могли бы позавидовать многие свободные люди.

Несколько пленников по разным причинам оказались забракованными. Их тут же приобрели за бесценок какие-то подозрительные личности, неизвестно по какому праву допущенные на иноземное судно, – скорее всего подставные лица.

Шерденов построили цепочкой и увели в новую жизнь. Я мысленно пожелал им удачи. Солдатская жизнь тяжела, но пусть побед в ней будет больше, чем поражений, а вино течет обильнее, чем кровь.

Но сделка еще не завершилась. Начался процесс расчета. Носильщики перли на финикийское судно кувшины с вином и маслом, корзины с зерном, льняные ткани, свитки папируса, связки копий, зеркала, благовония, медь, бирюзу, алебастровую посуду, охотничьих соколов, дрессированных обезьян и еще много чего другого, таившегося в кожаных мешочках и деревянных ларцах.

Щедр был фараон, очень щедр, но хотелось бы знать, какая часть этих сокровищ осела в карманах корыстолюбивых вельмож и чиновников. Чует мое сердце – разворуют страну! Хоть через тысячу лет, да разворуют. Уж если мне суждено выбиться здесь в люди, я обязательно создам (и, естественно, возглавлю) департамент по борьбе с коррупцией. А еще лучше – Главное управление с филиалами во всех номах и собственным спецназом. Штат, я думаю, потребуется небольшой. Пара тысяч толковых чиновников, примерно столько же писцов, тысяч пять воинов, желательно шерденов, ну и соответствующая обслуга, конечно.

А покровителем я выберу ибиса-Тота, самого сурового из богов, покровителя грамотеев, знатока тайных дел, создателя календаря и секретаря загробного суда. На первое время, пока не построим собственные офисы, можно будет разместиться в его храмах…

Но это я отвлекся. Иногда так приятно предаваться грезам, пусть и неосуществимым.

Солнце между тем садилось, окрашивая разливы болот в кровавый цвет. Огромные стаи белых цапель потянулись в сторону моря. Крокодилы утратили прежнюю сонливость и стали затевать в мутной воде бурные игры.

Откуда-то доносились мелодичные звуки флейты.

Матросы, получившие увольнительную, спешно сходили на берег. Их грубые лица освещала надежда – надежда приобщиться этой ночью ко всем мыслимым и немыслимым порокам большого порта. На хозяйстве остался только капитан да с полдюжины вахтенных.

Я скромно стоял в сторонке. Про меня все словно забыли.

Как же, раскатал губу! Забыли про него! В рабовладельческом обществе про человека не забывают. Это ведь живые деньги.