Николай Чадович - Гвоздь в башке

– Какой это изверг посмеет новобрачного под шомпола послать! – возмутился я.

– А ты… разве тоже… новобрачный? – опешил скудный умом Зозуля.

– Разве ж не видно! Решил чужому примеру последовать. Если князю Голицыну не зазорно на безродной камчадалке жениться, то мне сам бог велел калмыцкую пейзанку окрутить. Ты обрати внимание, какие у нее глазенки узенькие, – я кивнул в сторону возка, еще не успевшего далеко отъехать. – Если ненароком глянет не туда, куда следует, я их велю суровыми нитками зашить.

– А лук тебе почто? – не преминул поинтересоваться любопытный однополчанин. – Куропаток стрелять?

«Нет, остзейских ворон», – хотел ответить я, но вовремя сдержался и перевел все в шутку:

– Калмык без лука, что хохол без шаровар.

– Чем тебе хохлы не потрафили? – нахмурился Зозуля, по слухам, имевший малороссийские корни. – Хохлы, между прочим, на волах едут, как честные христиане, а твоя татарва на свиньях, вопреки природе.

Не состоял бы он нынче на гарнизонной службе, так давно бы имел дулю под глазом. Мои пращуры хоть и происходили из касимовских татар, зато царского роду, а его дед-хохол всю жизнь волам хвосты крутил. В других обстоятельствах я бы эту разницу ему доходчиво объяснил. Да только сейчас не время было ссору заводить.

– Ладно, – сказал я примирительно. – Так и быть, штоф водки с меня.

– Да и закусить бы не мешало, – сразу оживился Зозуля. – Мы ведь здесь не евши, не пивши с самого утра стоим.

– Сейчас собью тебе с небес копченого гуся, – как бы шутейно сказал я и вложил в лук первую стрелу.

Цель я присмотрел заранее – украшенный драгоценными каменьями крест Святой Екатерины, сверкавший на груди супостатки.

Крест по статусу полагалось носить на алой ленте, так что кровь придворные заметят не сразу…

И тут я наконец опомнился! Виданное ли это дело, убивать человека, мне лично никакого зла не причинившего, тем паче – женщину, да еще к тому же и венценосную особу? Ну пусть глупа она, пусть сластолюбива, пусть поет с чужого голоса, пусть разоряет страну – что с того? Не такие чудовища сиживали на этом троне. Не мне, Олегу Наметкину, перелицовывать историю.

(Полноте, да разве я Олег Наметкин? С каких это пор? Раньше меня завсегда Васькой Лодыревым звали.)

С самого начала этого дурного, так похожего на явь сна я пребывал как бы в оцепенении, хотя все видел, все понимал и о многом догадывался. Говорил и действовал кто-то другой – дерзкий, разнузданный, как говорят нынче – «отмороженный» (таким типам, честно признаюсь, я никогда не симпатизировал).

Нет, что бы там ни говорил профессор Котяра, но во мне определенно есть предрасположенность к раздвоению личности.

Тем временем тот другой, считавший себя гвардейским сержантом Василием Лодыревым, моими руками (а может, как раз и своими – кто сейчас разберет) до предела натянул лук. Лишь в последний момент я пересилил этого стародавнего киллера, и палец, отпустивший тетиву, дрогнул.

Стрела, пронзив толстый персидский ковер, прикрывавший парапет балкона, в нем и застряла, никого не задев (однако незамеченной не осталась).

Мгновение спустя отчаянный визг заглушил все другие шумы, производимые свадебным поездом, потешной стрельбой и верноподданным народом. И что интересно, вопила даже не сама императрица, соображавшая довольно туго (говорят, ей за обедом нередко мухи в рот заползали), а ее многочисленные приживалки, фрейлины, карлицы и арапки, от которых не отставали и голосистые собачки-левретки.

На балконе случилась паника, как на палубе прогулочной шнявы, наскочившей на риф. Не растерялся один только надменный временщик, до этого державшийся за спиной императрицы. Можно было подумать, что к подобному повороту событий он был готов заранее.

Резко наклонившись с балкона, этот лиходей, лошадник, выскочка и плут, махнул кому-то трубкой и отдал короткое распоряжение на немецком языке.

Вторая отравленная стрела уже легла на кибить лука, да вот выстрелить было некому – два антагониста, два таких непохожих друг на друга существа отчаянно боролись во мне. Один, прохвост и рубака, не ценивший ни своей, ни чужой жизни и все, дарованное ему природой и богом, включая тело и душу, поставивший на сомнительную, а может, даже и крапленую карту. Другой – потенциальный самоубийца, тоже выпавший из руки божьей, но, в отличие от своего соперника и прапрапрапрапрадедушки, не желавший проливать чужую кровь.

Борьба эта продолжалась весьма недолго, поскольку в нее незамедлительно вмешались посторонние лица.