Евгений Филимонов - Мигранты

- Нет! - крикнула Анастасия. - Только не это, у тебя нет никакого инстинкта самосохранения.

- Балда ты, Настя, - улыбнулся Густопсоев аспиранту. - Я же сказал контрномер. Я загоняю жуков к себе в пасть, в рот, то-есть. Под барабанную дробь. Все замирает, все смолкает вокруг, нервных тошнит. Затем литавры...

- ...и жуки выбегают с обратной стороны! Марш, - неожиданно для самого себя выпалил Невалящий.

- Ерунда, профанация, - отмел с ходу энтузиаст, а жена его (в первый раз за все время) глянула на гостя с неприязнью. - Жуки выбегают на сверкающее блюдо, и мы с Настей, подняв его на вытянутых руках, идем в лучах юпитеров по арене. Публика неистовствует...

Невалящий все глядел на Анастасию и будто видел, как огни грядущих триумфов вспыхивают в ее зрачках. Так вот на чем поймал ее странный мужчинка! Да, какой бы вздор ни громоздил избранник женщины, однако, если там есть юпитеры, радужные эффекты - это беспроигрышно. И что по сравнению с этим какие-то разговоры лопухов, паучьи травки, язык животных? Ах, почему же он никогда не мечтал в детстве стать жонглером, клоуном на худой конец? Что за призвание - толковать с иван-чаем? Ха!

Прощаясь на подворье, Густопсоев еще распространялся на любимую тему.

- Здесь нам прозябать уже недолго. А потом - куда-нибудь южнее, и сразу отрабатывать номер. Тут ведь, в Укромине, и скарабеи настоящие не водятся...

Вечерело. Вся округа жила напряженной животной и растительной жизнью, и многоязычная речь ее была ясна аспиранту как день:

- Ку-ку-ру-зы! - требовал с забора огненный петух.

- Че-куш-ку! Че-куш-ку! - умолял под стрехой дикий голубь, ну вылитый алкаш возле только что закрытого ларька.

- Хамы! Хамы! Хамы! - клеймил их дворовый кобель, носясь вдоль троса на цепи, словно троллейбус с ополоумевшим водителем. И над всем этим что-то умиротворенно шамкала старая лиственница, но никому это уже не было интересно.

СТРАНИЧКА ИЗ ДНЕВНИКА

...Другой бы на моем месте пропустил такой пустяк безо всякой реакции. Я же вышел из ванной и внимательно осмотрел плечо на свету, возле окна. Этакий синеватый, весьма четкий крестик, черточки-поперечинки примерно в сантиметр. Попробовал стереть его - не вышло, крестик был выполнен (я тут же убедился) в технике татуировки. Ну, тут уж и недоумок сообразит - мета!

Меня пометили!

В нашу славную эпоху не тратят время на то, чтоб выяснить, к примеру, почему человека метят. Ведь пока разберешься и докажешь, что ты не еврей, не гомосек, не тайный агент по сбыту оружия, не сепаратист, не доносчик ГБ, не завмаг, не подпольный парторг - с тобой уже разберутся и быстро свезут в мусорном контейнере на городскую свалку. Потому действовать следовало решительно. С поры Варфоломеевской ночи ни у кого нету загадок насчет таких крестиков, все знают, чем тут пахнет. Меня даже не особенно заинтриговала техника этого клеймления, хотя есть над чем подумать, - как можно на живом человеке вытатуировать (и качественно!) такую вот, хоть и миниатюрную, штучку, и без всякой реакции с его стороны? Во сне? Под наркозом? Словом, не знаю и знать не хочу уловки этих людоедов.

Нужно было спасаться, и срочно. Сразу признаюсь - я не был оригинален, просто применил уловку Али-бабы. Итак, принцип Али-бабы: метят всех окружающих подряд.

Я довольно быстро изготовил свой инъектор; это миниатюрное клеймо, напаянное на замке браслета наручных часов. Оно набрано из множества кончиков игл для шприца и в нормальном положении скрыто под хромированной пластинкой, крохотный резервуар с тушью и обезболивающим также спрятан в толще браслета. На некоторое время мне - интроверту и нелюдиму - пришлось стать до омерзения общительным и дружелюбным (рубахой-парнем, душой общества - какие там еще термины для вечно осклабленного, пышущего приязнью кретина)? Я то и дело с кем-то обнимался, хлопал собеседника по спине, фамильярно тискал знакомых дам (и незнакомых, при случае), шлепал девчонок по попке; все это шумно, с утрированием, по-клоунски иной раз на что не пойдешь, чтобы лишь отвлечь внимание от легкого укола. Теперь почти все мое окружение перемечено, и если террористы чего задумали, у них будут затруднения. Смущает лишь то, что вскорости я должен покинуть родной город и чуть ли не на месяц с лишком отправиться по делам службы в П-ск; это совершенно некстати, тем более, что у меня есть основательное подозрение, что крестик мне посадили именно в П-ске, в мой предыдущий визит.

ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАПИСОК

12.IV с.г.

Прокус, наконец-то мы на месте, друг мой. Дорога была сносной, лишь раз у железной трубы на нас напали хулиганы и перевернули дилижанс. Мой камердинер и возница получили синяки, лопнул пластик откидного верха; остальные пассажиры, в том числе и я, пристегнутые к сиденьям поясами безопасности (здесь, как ты знаешь, свято чтут старинные традиции и все, что связано с преемственностью культур), - не пострадали. Высвободившись из ремней, мы кое-как поставили карету на колеса и продолжали путь. Дорога в Срон столько раз описана в путеводителях, что не хочется повторяться, но все же вековые отвалы мусора, среди которых она прихотливо вьется, производят неизгладимое впечатление. Эти горы все время дымятся, друг мой Прокус, а тысячи тысяч лоскутьев прозрачной пленки сверкают на солнце так, что слепит глаза. Мы катили уже с полчаса по этому каньону, и я не уставал восхищаться все новыми и новыми его ракурсами - как вдруг возница сделал знак, и мы тут же бросили вертеть педали. "Крысы", - затаив голос, сказал он нам, указывая кнутовищем куда-то вдаль. Действительно, впереди по дороге мелькнули два грациозных силуэта и скрылись среди ржавых цистерн. Мы смотрели на них во все глаза. Мой сосед после этого все мурлыкал шансоньетку: "Пуглива, как крыса, строптива, как крыса, как крыса прелестно дика..."