Станислав Буркин - Фавн на берегу Томи

Авл услышал, как отдали команду поджечь хворост и воины бросали факелы в связки подле здания. Потом в воздух со свистом взвилась горящая сигнальная стрела, и все отошли от дома на безопасное расстояние. Раздавались деревянные скрипы и глухие удары. И изза деревьев полетели зажженные сосуды с горючей смесью.

После глухих разрывов глиняных снарядов во дворе здания над кровлей появилось огненное зарево. Внутри помещения эти удары прозвучали чуть слышно и совсем безобидно, но маленькие узкие окна, выходившие во двор, озарились свечением.

После второго залпа катапульт, пришедшегося по кровле, в базилике раздался страшный грохот и стук сыплющихся осколков. Внутрь стали падать капли горящей жидкости.

Когда с грохотом посыпались полыхающие деревянные балки и кровля обрушилась внутрь базилики, все до единого мученика были уже мертвы.

После этого Авл выехал из сада и поднялся в римский квартал к дому Олимпиады. Там посреди улицы, наполненной зачарованными людьми, он развернул коня и посмотрел с высоты на грандиозное зрелище. Целые кварталы нижнего города полыхали, сливаясь в единое зарево и поднимая широкую дорогу, косо уходящую в небо: дорогу из миллиардов искр и многих тонн пепла, поднимающегося от некогда цветущих садов.

Авл вошел в дом, снял с себя доспехи и устало лег на ложе Олимпиады, раскинув руки и закрыв глаза. Но еще до того, как уснуть, вдруг встал, подошел к маленькому образу Христа в виде доброго пастыря, склонился и с удивлением заглянул Ему в лицо.

Однажды вечером в Ольвию Понтийскую, которая во дни могущества эллинов была колонией Милита, а ныне стала бедным, но хорошо укрепленным пограничным городом Римской империи, въехал воинлегионер с красивыми усталыми глазами. Одна его рука была на грязной перевязи.

Он неспешно проехал по давно не приводимым в порядок разбитым улицам и попал на городскую площадь небольшого города.

— Где те невольницы, которых я отправил тебе с письмом прошлой зимой? — спросил он на площади у полного человека с небритым кабаньим лицом, только что сделавшего ставку на бегового таракана.

— Я их отпустил, — двигаясь вдоль игрушечной дорожки, спокойно ответил тот.

На сердце у Авла отлегло, но он все же сделал строгое и вопросительное выражение лица. Перед ним был Клавдий Пульхр — толстый наместник Ольвии, города, служившего крепостью для сдерживания варваров.

— Отпустил, уже полгода как, — вяло, пытаясь перекричать болельщиков, пояснял чиновник в заляпанной на пирушках тоге. — Тогда в очень неудачное время смены гарнизона нас осадили враги. Старый начальник капитан Сергий Квинт сидел, что называется, на мешках, ожидая прибытия смены. А новый ставленник со своей когортой опаздывал уже на целую неделю, когда дозорные объявили Сергию Квинту о выдвижении неприятеля, собравшего большие силы. На что Сергий ответил дозорным, что принадлежит уже к иному имперскому округу, и посоветовал им сообщить эту тревожную новость новому начальнику. Так, не желая нести потери, — продолжал Клавдий Пульхр, — Сергий Квинт в нарушение долга вывел гарнизон и оставил наш город врагам. Эх, если бы он остался, то, сколько бы их ни было, они захлебнулись бы еще на заставах, гденибудь в стадиях сорока от городских стен. Да уж… — цокнул он зубом. — Люди пробовали собрать ополчение, но что они могли сделать? С ними были лишь полсотни солдат из охраны и те четверо, что ты прислал с узницами. Хорошие были воины… Бесчисленные варвары с ходу взяли эту крепость. Так что опоздавшему начальнику Сексту с его свежим войском пришлось брать Ольвию приступом, когда в ней уже трое суток не стихали пиры и бесчинства этих сукиных тварей.

Спустя месяц люди собрались, чтобы почтить память погибших изза нежелания Сергия Квинта нести потери, и некоторые из юношей, лишенные в те дни своего достоинства, здесь, на этой площади, поклялись перед всем народом, что убьют Сергия. Но они не исполнили клятвы, потому что новый начальник Секст казнил их прежде. Так он исполнил свой долг и по закону казнил возмутителей, поклявшихся убить какникак римского капитана, да еще и племянника самого… самого… — Клавдий Пульхр изобразил гримасу отвращения и продолжил:

— И это все изза того, что многих жителей, не успевших тогда бежать из города, враги жестоко истязали. Оскопляли и бесчестили мужей, женщин насиловали. — Внутри у Авла все сжалось. — Когда мы вошли в город, я нашел их израненными, нагими и вдобавок лишенными зрения. И тогда я отпустил их — у нас тут не приют для слепых и увечных… Далеко они все равно не уйдут, в Ольвии, сам знаешь, всегда осадное положение: кругом дозоры да патрули и море на замке. И вот уже полгода как они слоняются по округе, не давая жителям покоя своими баснями. Сейчас, видят боги, побираются гденибудь в рыбацком поселке… — Клавдий Пульхр оторвал взгляд от беговой дорожки. — Славный воин, я смотрю, ты с дороги. Пойдем, провожу тебя в свой дом и окажу гостеприимство.